В прошлом году юридическая общественность как-то тихо пропустила 200‑летний юбилей великого английского классика Уильяма Теккерея, автора знаменитого романа «Ярмарка тщеславия». «При чем тут юридическая общественность?» — спросите вы. Да все дело в том, что Теккерей отучился целый курс на юридическом факультете Кембриджского университета и, бросив его, стал художником, а впоследствии и знаменитым писателем, ревниво соперничавшим с самим Чарльзом Диккенсом. Вот так мы и пропустили великий юбилей юриста-неудачника, знаменитого писателя и блестящего художника.

В этом году у нас остается шанс не пропустить такой же юбилей еще более знаменитого, и я бы сказал, культового писателя не только для англичан, но и для читателей всего мира: Чарльза Джона Хаффема Диккенса, которому 7 февраля этого года исполнилось бы 200 лет.

Пытаться написать что-то новое о Диккенсе — неблагодарная задача. О нем и его творчестве написаны даже не сотни — библиотеки книг и статей. По его произведениям сняты десятки фильмов и сериалов, записываются аудиокниги. Расцвет таланта Диккенса пришелся на первую половину ХІХ века, когда в литературном мире творили такие писатели, как Бальзак, Достоев­ский и другие гении.

Попытаемся в этой статье обратить внимание коллег-юристов всего лишь на одну из многочисленных особенностей биографии Диккенса, которая нашла огромное благодарное отражение в его творчестве: Диккенс тоже, как и Теккерей, был юристом-неудачником. Правда, он, в отличие от Теккерея, успел попробовать себя на практике, работая клерком, или, как говорили раньше, — писцом — в одной из адвокатских контор. Именно там он начал изучать стенографию. Эти знания нужны были работнику адвокатской конторы для того, чтобы писать от руки сотни страниц юридического текста.

Один из многочисленных биографов Диккенса Хескет Пирсон сумел найти информацию о том, что работал юный Диккенс поначалу в фирме под названием «Эллис и Блэкмор», где прослужил полтора года, причем жалованье его возросло за это время с тринадцати шиллингов в неделю до пятнадцати! Представляете? По мнению Пирсона, будущему писателю было очень полезно поработать в таком месте: «…не один чудаковатый клиент фирмы перекочевал отсюда на страницы его книг. При содействии очередного «дежурного» у замочной скважины конфиденциальные беседы передавались из кабинета стряпчего в комнату клерков. Один клиент, ведя счетные книги своего хозяина, не проявил «тупой пунктуальности». Другой требовал, чтобы закон оградил его от посягательств некоего индивидуума, высказавшегося в его адрес в следующих выражениях: «Я тебя так разукрашу, что родная мать не узнает! Увидишь себя в зеркале — ахнешь: «Господи, да я ли это!».

По информации нашего земляка и выпускника Киевского университета Св. Вла­ди­мира Густава Густавовича Шпета (которая содержится в выдающемся комментарии первого романа Диккенса, настолько выдающемся, что он издается как отдельная книга), до конторы Эллиса и Блэкмора отец устроил юного Чарльза в контору адвоката Моллоя. Учитывая то, что отец Диккенса попал в налоговую тюрьму и в связи с этим просто не мог обойтись без адвокатов, то он, скорее всего, и попросил кого-то из них пристроить сына для получения опыта и небольшого заработка.

К ноябрю 1828 года юный Диккенс стал независимым репортером суда Докторс-Коммонз. В начале 1832 года он стал репортером сразу двух изданий — The Mirror of Parliament и The True Sun, — попробовав себя в ипостаси уже судебного репортера. Причем немало удовольствия Диккенсу доставляли ужимки судей и адвокатов, а самые забавные черточки человеческой натуры он обнаружил во время свидетельских показаний.

Совсем не исключено, что жестокий тренинг по написанию текстов от руки и необходимость своевременно успевать подавать в газетный номер практически готовый репортаж из парламента помогли развиться таланту великого писателя. С уверенностью можем утверждать, что по количеству литературных героев — судей, адвокатов и представителей других юридических профессий, описанных в произведениях, — с Диккенсом может сравниться, пожалуй, только еще один юрист-неудачник и великий представитель уже французской литературы Оноре де Бальзак.

Первый же роман Диккенса «Посмерт­ные записки Пиквикского клуба», написанный им в возрасте 24 лет, вызвал фурор у читающей английской, а затем и зарубежной публики. И в первом же романе автор описал огромное количество героев, среди которых те же адвокаты, судьи и другие представители юридической профессии.

Просим читателей не сердиться за длинную цитату из первого романа Диккенса «Предсмертные записки Пиквикского клуба», в которой писатель классифицировал сотрудников адвокатских контор, да так мастерски, что такое описание можно считать менеджерскими рекомендациями: «Есть несколько рангов адвокатских клерков. Есть клерк-учащийся, который платит за ученье и сам станет когда-нибудь поверенным, который имеет открытый счет у портного, получает приглашения на вечеринки, … который уезжает из города на каникулы повидаться с отцом, имеющим всегда наготове лошадей; этот клерк является, короче говоря, аристократом среди клерков. Есть клерк на жалованье — живущий или приходящий, как случится, — который тратит большую часть своих тридцати шиллингов в неделю на свои прихоти, ходит за полцены в театр Эдельфи по крайней мере три раза в неделю, величественно развлекается после этого в погребках, где торгуют сидром, и является скверной карикатурой на моду, выдохшуюся полгода назад. Есть клерк-писец средних лет с большой семьей, всегда оборванный и часто пьяный. И есть конторские мальчики, впервые надевшие сюртуки, которые питают надлежащее презрение к школьникам и, расходясь вечером по домам, угощаются в складчину копченой колбасой и портером, полагая, что это и есть «жизнь».

Адвокатскую контору Диккенс описывал как место, «где выдают судебные приказы, заверяют судебные решения, подшивают жалобы истцов и приводят в действие многие другие хитроумные приспособления, изобретенные для мук и терзаний подданных его величества и для утешения и обогащения служителей закона. В большинстве случаев это низкие, затхлые комнаты, где бесчисленные свитки пергамента, которые прели под спудом в течение прошлого века, распространяют приятный аромат, смешивающийся в дневное время с запахом тления, а в ночное — с различными испарениями, какие исходят от сырых плащей, мокрых зонтов и дрянных сальных свечей». За двести лет, прошедшие со времен написания этих слов, затхлые комнаты превратились в дорогие офисы, но суть происходящего в них, кажется, не изменилась.

Мистер Пиквик, главный герой романа, обращаясь к королевскому юрисконсульту, говорит: «Джентльмены вашей профессии, сэр, … видят наихудшую сторону человеческой природы. Все споры, все недоброжелательство, вся злоба обнаруживаются перед вами». Это Диккенс написал в 1836 году в возрасте всего 24 лет. Но вот странность — очень похожий текст написал Бальзак в повести «Полковник Шабер» четырьмя годами ранее: «…представители трех профессий в нашем обществе — священник, врач и юрист — не могут уважать людей. Недаром они ходят в черном, — это траур по всем добродетелям и по всем иллюзиям. И самый несчастный из них троих — это поверенный. … Мы, поверенные, видим все одни и те же низкие чувства, ничем не смягчаемые; наши конторы — сточные канавы, очистить которые не под силу человеку». Два великих писателя, два юриста-неудачника на разных берегах Ла-Манша пришли к одинаковым выводам о нашей профессии.

Еще меньше адвокатов и судей любил великий современник Диккенса Федор Достоевский (как известно, отсидевший положенный срок на каторге).

Вот как сравнивает выдающийся биограф Стефан Цвейг литературную манеру трех великих писателей: «Герои Бальзака ненасытны, каждый из них завоеватель мира и разрушитель, анархист и в то же время тиран, темперамент у них наполеоновский.

Герои Достоевского пылают страстями, их необузданная воля отвергает мир и в великолепном недовольстве действительностью стремится к праведной жизни; они не желают быть обывателями и людьми заурядными — в каждом из этих униженных искрится гордая надежда стать спасителем. Герой Бальзака хочет поработить мир, герой Достоевского — преодолеть его; и тот и другой напряженно рвутся из будничного в простор бесконечности.

Персонажи Диккенса очень скромны. Бог мой, чего им нужно? Сотню фунтов стерлингов в год, хорошенькую хозяйку, дюжину ребятишек, радушно накрытый для добрых приятелей стол, коттедж близ Лондона с кусочком зелени под окном, небольшой садик и крупицу счастья. Их мещанские идеалы мелкобуржуазны».

Никогда не учившийся на юридическом факультете журналист по фамилии Диккенс адвокатов и судей не любил одинаково сильно. Вот как он пишет об адвокатах (прошу прощения за длинную цитату, — С.К.): «На галерее уже собралось немало зрителей, а на скамьях для адвокатов — солидное количество джентльменов в париках, представлявших в целом приятную и разнообразную коллекцию носов и бакенбард, каковыми справедливо прославилось адвокатское сословие Англии. Те из джентльменов, у которых были при себе папки с бумагами, держали их по возможности на виду и время от времени почесывали ими нос, чтобы с особенной силой запечатлеть их в памяти зрителей. У других джентльменов, которые не могли демонстрировать такие папки, торчали под мышкою солидные фолианты с красными ярлыками на корешке и в переплете цвета подгоревшей хлебной корки, для коего существует технический термин «адвокатский переплет». Те, у кого не было ни папок, ни книг, засовывали руки в карманы и принимали по возможности глубокомысленный вид; остальные разгуливали с большим беспокойством и энергией, возбуждая этим восхищение и изумление непосвященных зрителей».

Обратите внимание, как Диккенс «обожает» судей: «Судья Стейрли (который заменял главного судью, отсутствующего по болезни) был чрезвычайно маленького роста и такой толстый, что казалось, весь состоял из лица и жилета. Он вкатился на двух маленьких кривых ножках и, важно кивнув адвокатам, которые так же важно кивнули ему, поместил маленькие ноги под стол, а свою треуголку — на стол; и когда судья Стейрли покончил с этим, от всей его особы остались видны только два маленьких подозрительных глаза, широкая розовая физиономия и примерно половина большого и очень курьезного на вид парика».

Подобные великие цитаты, содержащиеся практически в каждой повести и в каждом романе Диккенса, можно приводить до бесконечности.

И в дальнейшем Диккенс не отказался от удовольствия воспользоваться своими знаниями, полученными в юности в адвокатской конторе и журналистике. Адвокаты и судьи продолжают бать главными и второстепенными героями в романах «Оливер Твист», «Николас Никкльби», «Лавка древностей», «Девид Копперфильд» и многих других.

В романе «Холодный дом», например, вообще идейным и композиционным центром романа является Канцлерский суд, верховный суд справедливости, в то время высшая после палаты лордов судебная инстанция в Англии. События разворачиваются на фоне длящейся более 50 лет бесконечной судебной тяжбы «Джарндисы против Джарндисов». Вот беспощадное отношение автора к суду как таковому: «Ведь это Канцлерский суд, и в любом графстве найдутся дома, разрушенные, и поля, заброшенные по его вине, в любом сумасшедшем доме найдется замученный человек, которого он свел с ума, а на любом кладбище — покойник, которого он свел в могилу; ведь это он разорил истца, который теперь ходит в стоптанных сапогах, в поношенном платье, занимая и клянча у всех и каждого; это он позволяет могуществу денег бессовестно попирать право; это он так истощает состояния, терпение, мужество, надежду, так подавляет умы и разбивает сердца, что нет среди судейских честного человека, который не стремится предостеречь, больше того, — который часто не предостерегает людей: «Лучше стерпеть любую обиду, чем подать жалобу в этот суд!».

Нам кажется, что если бы современные реформаторы судебной системы страны прочли хотя бы пару романов Диккенса (да что там пару, хотя бы один!), судебная система страны, а вместе с ней и профессии судей и адвокатов были бы совсем другими…

КОЗЬЯКОВ Сергей — член Ученого совета Киевского национального университета имени Тараса Шевченко, г. Киев