2012 год стал переломным для отечественной правовой системы в связи со вступлением в силу нового Уголовного процессуального кодекса (УПК) Украины. Причем в случае с введением новых правил для уголовного процесса семимесячный люфт (временной период с момента принятия Кодекса до его вступления в силу) не только предоставил юридическому сообществу возможность ознакомиться с новой законодательной философией и осмыслить ее, но и стал толчком для полета фантазии относительно перспектив реализации столь масштабных новаций. И чем меньше времени оставалось до наступления часа «Ч» — 19 ноября 2012-го, момента вступления в силу УПК, — тем более пессимистические картины рисовало юридическое воображение: дескать, после наступления новой законодательной эры правовая система Украины ­погрузится в кромешную нормотворческую тьму.

Под влиянием чего было сформировано мнение о беспросветности — опасений относительно моральной и материальной (технической) неготовности отечественных правоохранительной и судебной систем к достаточно прогрессивным законодательным новациям или всеобщих апокалипсических настроений 2012 года — по прошествии пяти лет судить сложно. Так или иначе, а тот факт, что уже в ближайшие выходные УПК будет «отмечать» пятилетие с момента своего выхода в свет, является довольно красноречивым. Как и полагается любому «детищу», в том числе и законодательному, со временем Кодекс рос и менялся. Как именно — мы предлагаем вспомнить в рамках подготовленного нами обзора самых заметных изменений УПК за последние пять лет.

 

Сложности перехода

Прежде чем говорить о том, сколько раз положениям УПК законодатели устраивали проверку на прочность, предлагаем вспомнить о ключевых новациях, привнесенных в уголовный процесс ветром перемен в 2012 году и вызвавших наибольшие опасения относительно перспектив их реализации. В этом случае речь шла не только о «страхах порядка» — боязни отечественных юристов, привыкших к рудиментарному, еще советскому, режиму работы, новых правил уголовного процесса, выстроенных, как не раз декларировалось разработчиками нового УПК, по европейскому образу и подобию. Главное опасение было связано с тем, что прогресс в уголовный процесс придет только при условии надлежащего материально-технического и кадрового обеспечения.

Так, например, после 19 ноября 2012 года во всех судах общей юрисдикции (на тот момент их было 665!) должна была заработать система видео-конференц-связи: в каждом суде нужно было оборудовать два зала для проведения процесса в дистанционном режиме. Кроме того, во всех судах общей юрисдикции нужно было заменить металлические заграждения, отделяющие подсудимых, на заграждения из стекла или органического стекла. Правда, этот антураж «прозрачности», ставший неотъемлемым атрибутом уголовного процесса в наши дни, в далеком 2012-м можно было наблюдать лишь в немногих обителях Фемиды, преимущественно в тех, где рассматривались резонансные уголовные дела.

Институт следственных судей — еще одно ноу-хау УПК, для реализации которого понадобились дополнительные рабочие руки. В связи с изменениями уголовного производства количественный состав судей общих судов, по изначальному законодательному замыслу, должны были увеличить на 1184 человека. Впрочем, на начальном этапе реализации нового УПК судейскому сообществу пришлось обойтись имеющимся кадровым ресурсом. Во всех судах первой инстанции проводились собрания судей, на которых определяли тех, кто будет осуществлять функции следственных судей, и тех, кто будет рассматривать дела в отношении несовершеннолетних. Как правило, следственными судьями судейские коллективы избирали тех судей, которые и раньше рассматривали похожие дела, скажем, решали вопросы относительно избрания меры пресечения. При этом сложности возникли в судах, где была специализация: поскольку следственные судьи не могли рассматривать дела, которые они вели на стадии досудебного расследования, к рассмотрению уголовных дел нужно было привлекать представителей гражданской палаты/коллегии. Следственные судьи первыми из всех представителей судейского корпуса приняли удар нового законодательства и на начальном этапе применения УПК Украины действительно столкнулись со многими сложностями, впрочем, как и представители органов досудебного расследования.

«Перестройка» органов досудебного расследования также была довольно сложным и рискованным мероприятием. Главные опасения в этом случае касались вопроса безопасности данных, вносимых в Единый реестр досудебных расследований (ЕРДР). Для правовой системы Украины образца 2012 года процесс оцифровки уголовного производства, перевода его с бумажных носителей в автоматизированную электронную базу данных стал настоящим вызовом. Но, как оказалось в дальнейшем, проблемы возникли не с техническими вопросами функционирования ЕРДР, а с новыми процессуальными правилами начала уголовного производства. Свыкнуться с новым автоматическим этапом начала досудебного расследования, который, в отличие от старой редакции УПК, на начальной стадии не подразумевает судебной процедуры прекращения дела как безосновательного, некоторые юристы не могут до сих пор.

 

Органный концепт по заявкам

Раз уже речь зашла об органах досудебного расследования, отметим, что концептуальное законодательное видение относительно их количества и компетенции кардинально изменилось. Так, еще в 2012 году, когда принимался новый УПК, планировалось, что максимум через пять лет, до 19 ноября 2017-го, в нашей стране появится Государственное бюро расследований (ГБР), которое будет заниматься досудебным расследованием уголовных производств в отношении «особых» субъектов: правоохранителей, судей и высших государственных служащих. Соответствующие функции этого органа изначально предусматривались в части 4 статьи 216 УПК, но до конца 2014 года все парламентские попытки ввести в действие данную норму, приняв закон о ГБР заблаговременно, не увенчались успехом.

Как известно, 2014-й для Украины стал годом судьбоносных событий, заложивших фундамент для глобальных преобразований, в том числе в вопросах очищения власти и борьбы с коррупцией. В погоне за чистотой рядов законодатели решили существенно откорректировать общие правила деятельности задекларированного на бумаге ГБР и создать новый орган — Национальное антикоррупционное бюро расследований (НАБУ). Законом о НАБУ, который вступил в силу 25 января 2015 года, были внесены изменения в указанное положение статьи 216 УПК, сузившие функциональные возможности ГБР. Если раньше их компетенция ограничивалась лишь субъектным составом (осуществлением досудебного расследования уголовных правонарушений, совершенных должностными лицами, занимающими особо ответственное положение в соответствии с частью 1 статьи 9 Закона Украины «О государственной службе», лицами, должности которых отнесены к 1–3 категориям должностей, судьями и работниками правоохранительных органов), то после законодательной коррекции «фильтр» поставили и для перечня преступлений, по которым проводится досудебное расследование. Для этого статью 216 УПК Украины дополнили новой частью 5, в которой, в частности, идет речь о том, что именно НАБУ осуществляет досудебное расследование преступлений, предусмотренных статьями 191, 206², 209, 210, 211, 354 (в отношении работников юридических лиц публичного права), 364, 368, 368², 369, 369², 410 Уголовного кодекса (УК) Украины, если имеется хотя бы одно из трех предусмотренных указанной частью статьи 216 УПК условий.

В связи с дебютом НАБУ (фактически этот орган заработал только в самом конце 2015 года) существенно изменились и общие правила подследственности и процессуального руководства. Так, часть 5 статьи 36 Кодекса была дополнена предложением, которым запрещается поручать осуществление досудебного расследования правонарушения, отнесенного к подследственности НАБУ, другому органу досудебного расследования. Правда, предусмотрев правило, предоставляющее НАБУ карт-бланш в расследовании таких коррупционных дел и гарантирующее ему независимость от процессуального «влияния» Генерального прокурора Украины, законодатели уже не ­единожды задумывались над тем, чтобы прописать в нем исключение. Так, еще в прошлом году в здании под куполом активно обсуждалась идея вернуть в УПК «альтернативную подследственность» (ее принцип заключается в том, что досудебное расследование проводится органом, который выявил преступление). Для этого предлагалось пожертвовать установленным табу на передачу расследования дел НАБУ другому органу досудебного расследования, предоставив Генеральному прокурору право в исключительных случаях с целью обеспечения оперативности и эффективности уголовного производства поручать осуществление досудебного расследования уголовного правонарушения органу, которому оно не подследственно, но который начал относительно него досудебное расследование.

 

Аффект новизны

Если говорить о нормотворческих реверсах, то непоследовательность законодатели продемонстрировали и в концептуальном вопросе — в реализации идеи расширения функций судебного контроля. Философия последней, по первоначальному законодательному замыслу, заключалась как раз в институте следственного судьи, который по сути должен «освящать» практически любое процессуальное решение на этапе досудебного расследования. Подход, в соответствии с которым отчуждение имущества осуществлялось по определению следственного судьи или суда во время судебного производства, пересмотрели в законе о НАБУ, решив внести изменения в часть 2 статьи 170 УПК Украины. В частности, устанавливалось, что в неотложных случаях с целью обеспечения сохранности вещественных доказательств или возможной последующей конфискации или специальной конфискации средств и другого имущества в уголовном производстве по уголовным преступлениям, относящимся к подследственности НАБУ, арест на имущество или средства на счетах физических и юридических лиц в финансовых учреждениях может быть наложен по письменному решению директора Национального антикоррупционного бюро Украины, согласованному с прокурором. Такие меры применяются на срок до 72 часов. Директор НАБУ в течение 24 часов с момента принятия такого решения должен обратиться к следственному судье, в суд с ходатайством об аресте имущества. Впрочем, и этот законодательный концепт не отличался особым постоянством: впоследствии в связи с созданием Национального агентства Украины по вопросам выявления, розыска и управления активами, полученными от коррупционных и других преступлений, правила наложения ареста на имущество снова изменили.

В целом за последние пять лет положения статьи 170 УПК корректировались шесть раз, в том числе в прошлом году, когда указанная норма была изложена в новой редакции. Этому предшествовало принятие парламентом 10 ноября 2015 года двух законов о внесении изменений в УПК и Уголовный кодекс Украины, существенно расширяющих опции ареста имущества и спецконфискации (последнее понятие, напомним, вошло в отечественный уголовно-правовой лексикон еще в 2013 году). Предложенные изменения вызвали бурную негативную реакцию у юридического сообщества (высказывались опасения, что расширение инструментария этих двух процедур приведет к упразднению института права частной собственности, поскольку нивелируются принципы добросовестности сделки и гарантии невозможности противоправного лишения собственности). Такой резонанс послужил катализатором для дальнейших нормотворческих поисков. Так, уже в феврале 2016 года был принят закон Украины № 1019-VIII, предусматривающий определенные предохранители от возможных злоупотреблений при использовании механизмов ареста имущества и спецконфискации. При этом в новой редакции статьи 170 УПК появились и новые риски, связанные с введением исключения из общего правила неприкосновенности имущества добросовестного приобретателя, установленного нормами Гражданского кодекса Украины. Предписывалось, что не может быть арестовано имущество, если оно находится в собственности добросовестного приобретателя, кроме ареста имущества с целью обеспечения сохранности вещественных доказательств. Кроме того, указанным законом в УПК была внесена новелла (статья 64²), которая дает определение понятию «третье лицо, в отношении имущества которого решается вопрос об аресте», регулирует права и обязанности такого лица при рассмотрении вопроса об аресте имущества, находящегося в его владении.

2016 год вообще был щедрым на события в уголовно-правовой сфере. Помимо того, что именно в прошлом году можно было наблюдать за полноценной работой НАБУ, 2016-й стал годом рождения Государственного бюро расследований. Правда, номинальный дебют этого органа был омрачен практическими сложностями. После принятия в первые дни весны 2016-го правительством во исполнение предписаний Закона Украины «О Государственном бюро расследований» постановления о создании соответствующего органа возникли проблемы в связи с принятием и рассмотрением судами ходатайств следователей прокуратуры в производствах, подследственных по новому закону ГБР: соответствующие процессуальные документы суды отказывались принимать в связи с их подачей не уполномоченными на это субъектами. Проблемная ситуация была купирована только после предоставления Высшим специализированным судом Украины по рассмотрению гражданских и уголовных дел соответствующего разъяснения. Но увидеть в действии ГБР до сих пор так и не удалось: процесс его запуска застопорился на этапе подбора кадров.

 

Бурные новации

Прошлый год был богатым и на законодательные изменения УПК: в 2016-м положения Кодекса корректировались двенадцатью различными законами. Для сравнения: всего за пять лет действия УПК изменения в него вносились порядка 50 раз. Наряду с локальной коррекцией и изменениями концептуального характера (часть примеров мы описали выше) предусматривались и масштабные новации. Например, в конце 2014 года законодатели ввели в уголовный процесс новый «заочный» институт — специальное досудебное расследование и специальное судебное производство (in absentia), для чего понадобилось откорректировать целый ряд норм УПК и дополнить его новой главой 24¹, регулирующей особенности специального досудебного расследования уголовных правонарушений.

А вот 2017 год в плане законодательных новаций для уголовного процесса стал периодом простоя: в нынешнем году уголовное процессуальное законодательство пока что меняли лишь дважды. Почему УПК не попадал в поле зрения законодателей —предугадать несложно. То, что на нынешнем процессуальном этапе судебной реформы системная коррекция УПК разработчиками новаций не была предусмотрена, компенсируется количеством точечных изменений, которые было предложено внести в Кодекс в ходе парламентской доработки законопроекта № 6232 в рамках второго чтения.

Речь идет о скандально известной «поправке Андрея Лозового». Народный депутат среди прочего предложил новый законодательный концепт (новую редакцию части 1 статьи 219 УПК) исчисления сроков досудебного расследования: они исчисляются с момента внесения сведений об уголовном правонарушении в ЕРДР до дня обращения в суд с обвинительным актом, ходатайством о применении принудительных мер медицинского или воспитательного характера, ходатайством об освобождении лица от уголовной ответственности или до дня принятия решения о закрытии уголовного производства. При этом устанавливается временной люфт для получения лицом официального статуса подозреваемого. Прописывается, что срок досудебного расследования с момента внесения сведений об уголовном правонарушении в ЕРДР до дня уведомления лицу о подозрении составляет: два месяца — для уголовного производства по уголовному проступку, три месяца — по преступлению небольшой или средней тяжести, шесть месяцев — по тяжкому или особо тяжкому преступлению. Следует напомнить, что в заключительных положениях УПК предусмотрен ряд так называемых отсроченных положений, к которым относятся и глава 25, и параграф 1 главы 30 Кодекса, регулирующие уголовное производство относительно уголовных проступков: соответствующие нормы вводятся в действие одновременно со вступлением в силу закона об уголовных проступках. Подкрепить эти процессуальные нормы соответствующим материальным законом до сих пор так и не удалось.

Возвращаясь к вопросу временных рамок досудебного расследования, отметим, что сейчас общий срок досудебного расследования исчисляется со дня уведомления лицу о подозрении и варьируется в зависимости от категории правонарушения: для уголовных проступков этот срок не может превышать двух месяцев, для преступления небольшой или средней тяжести — шести,  для тяжких или особо тяжких преступлений — 12 месяцев. Как и прогнозировалось, предложение г-на Лозового пересмотреть действующий порядок вызвало шквал критики: высказывались опасения, что в свете предложенных нововведений работа органов досудебного расследования будет парализована и резонансные уголовные производства невозможно будет довести до логического завершения.

Справедливости ради нужно сказать: пока что сгущать законодательные краски рано. Согласно публичным заявлениям отдельных политиков, поправка Андрея Лозового была откорректирована профильным парламентским комитетом: якобы временной зазор для получения лицом официального статуса подозреваемого существенно увеличился. Для уголовных проступков срок досудебного расследования с момента внесения сведений в ЕРДР до дня уведомления лицу о подозрении составляет полгода, для преступлений небольшой или средней тяжести — один год, для тяжких или особо тяжких преступлений — полтора года. Какой именно вариант коррекции статьи 219 УПК был внесен в УПК, мы попытались выяснить у некоторых народных депутатов — представителей профильного парламентского комитета, но никто из них так и не смог пролить свет на этот вопрос, советуя нам дождаться официального опубликования процессуальных изменений. Благо ждать осталось недолго: на момент подготовки этого материала официализация законодательных плодов процессуальной реформы ожидалась со дня на день.