Когда надо стимулировать экономическое развитие и повышение платежеспособности населения, государству необходимо идти на определенные уступки: упрощать и снижать налогообложение, в частности фонда оплаты труда. С одной стороны это будет стимулировать создание рабочих мест, о необходимости которых говорят сегодня экономисты, с другой — выведет значительную часть экономики из тени. О путях решения проблемы тенизации доходов граждан нам рассказал народный депутат Украины, член профильной рабочей группы по налоговой реформе, известный юрист Андрей Журжий.

 

— Известно, что сейчас готовится налоговая реформа, и в рамках этого процесса предлагается комплекс мер по снижению нагрузки на фонд заработной платы и выведения заработной платы из тени – это то, что коснется каждого, будь то работодатели или работники. Андрей Валерьевич, расскажите, пожалуйста, что именно предлагается.

— Налоговая реформа, на мой взгляд, содержит два ключевых аспекта, без которых она может и не состояться. Первый — реформа государственной фискальной службы (именно реформа, оперативная и эффективная, а не просто смена названия), которую бизнес должен ощутить, включая полную ликвидацию ненужной налоговой милиции. А второй — уменьшение нагрузки на фонд заработной платы, поскольку это один из факторов, способствующих тенизации экономики. Пока нагрузка на фонд оплаты труда достигает 60 %, говорить о какой-то легализации доходов невозможно. Для сведения: в среднем в странах ОЭСР нагрузка на фонд оплаты труда составляет 36 %, в Израиле, Швейцарии, Корее около 20 %.

И к этому надо подходить комплексно, а не ограничиваться тем, платит работник или работодатель. Ведь фактически все расходы ложатся именно на работодателя, именно он просчитывает, сколько будет стоить конкретный сотрудник, включая все налоги, им уплачиваемые.

Если говорить о конечной цели реформы заработной платы, которую можно выразить в цифрах, то мы предлагаем к 2018 году снизить нагрузку на фонд оплаты труда до 20 %. Эту же ставку предлагаем ввести и по всем основным налогам. Такой размер, на наш взгляд, является разумным. Это будет тем налогом, который платит работник. Он будет ясно понимать, сколько налогов он платит, в какую сумму ему обходится содержание государства. С другой стороны, работодатель тоже будет четко понимать, сколько ему надо будет закладывать в затратах на персонал, и не будут создаваться предпосылки для того, чтобы он на чем-то сэкономил.

 

— Я правильно понимаю, что налоговым агентом остается работодатель, но сам он не несет никакой дополнительной нагрузки?

— Да, это будет одна сумма и один налог с единой ставкой. То есть если сегодня мы фактически имеем три налога: единый социальный взнос, военный сбор и налог на доходы физических лиц — и суммарно 85 применяемых по ним ставок, то будет только один налог на доходы в размере 20 %, который платит работник, но который удерживается с его доходов налоговым агентом — работодателем.

Эту сумму работодатель может просто отнести на расходы, не уплачивать с них налог на прибыль. Ведь сегодня большой проблемой является то, что предприятия не могут показать свои реальные затраты, поскольку пытаются оптимизировать их и получить наличность. И поверьте, не так важно, какова ставка налога на прибыль предприятия или НДС, потому что именно решая вопрос с затратами на заработную плату, бизнес попутно решает вопросы прибыли и НДС.

 

— Правильно ли говорить, что проблема с серой зарплатой и минимизацией прибыли возникла прежде всего по причине чрезмерной нагрузки на заработную плату?

— Заработной платой и коррупционной составляющей за прохождение проверки, если быть точнее, но нагрузка на фонд оплаты труда первична. Когда работодателю надо заплатить дополнительно от 37 % заработной платы государству и именно работодатель диктует условия работы наемному работнику, а работнику выгоднее получить одну гривну сегодня, нежели завтра пять в виде пенсии, в результате превалирующая часть бизнеса и работников платят и получают зарплаты в конвертах.

 

— Любые новшества вызывают недоверие. Существует ли какая-то гарантия для работника и государства, что после изменений работодатель переведет в чистую заработную плату всю, которую получает работник сегодня?

— Этот вопрос должен урегулировать рынок, а не государство. Если работодатель оставит только белую заработную плату ниже фактической, то вполне вероятно, что появится иной, более честный работодатель, к которому сможет перейти работник. В ближайшее время можно ожидать, что достойная официальная заработная плата будет существенным конкурентным преимуществом работодателя. Сегодня по большому счету выбирать работнику не приходится, и он между официальным и реальным доходом выбирает реальный.

 

— Работника интересует только то, сколько он получит на руки, сумма, которой он сможет распоряжаться.

— И это вполне оправданно. Его не интересует сумма взыскиваемых налогов, которую даже подсчитать обычному человеку довольно сложно.

Когда на рынке будет превалировать предложение по официальной зарплате, то работодатель, предлагающий доход в конверте, будет в заведомо проигрышном положении и не сможет рассчитывать на качественную рабочую силу. И в такой ситуации работник уже сможет и выбирать, и понимать, что из заработной платы в 10 тысяч гривен две будет вычтено на налоги, а восемь он получит в свое распоряжение.

 

— Я понимаю так, что для государства стимулом внедрения такой реформы является увеличение поступлений в бюджет вследствие увеличения базы налогообложения.

— Мы ожидаем, что после легализации доходов государство будет получать те же деньги или даже больше при существенном снижении налоговой нагрузки и затрат на администрирование налогов. Более того, это увеличит поступления не только от налога на доходы граждан, но и по налогам на прибыль предприятия и НДС.

Это существенное упрощение ведения бизнеса, которое сэкономит работодателю около 100 часов нагрузки на бухгалтера по налоговым вопросам. И если работодатель не хочет нести риски, связанные с минимизацией и оптимизацией налогообложения, он, конечно, выберет незначительное повышение своих затрат. Он и сейчас несет точно такие же затраты, но уже как коррупционные, когда его деятельность проверяют компетентные органы.

Модель, когда затраты на работников составляют 30 %, на которые накладывается еще 60 % налогообложения, чисто экономически работать не может. Поэтому у бизнеса только два пути: либо работать непрозрачно, либо закрыться. Когда государство предложит модель, в которой они смогут свободно заплатить налоги, не столь существенно влияющие на себестоимость, то будет куда выгоднее не придумывать коррупционных механизмов, не бояться проверок. Но для этого государство должно существенно снизить нагрузку. Нельзя снизить налоги на 5 % и ожидать легализации.

И потому, когда мы предлагаем модель постепенного снижения «29 — 25 — 20», мы понимаем, что сразу снижаем нагрузку вдвое.

 

— Почему в два раза, если вы приводите в расчетах нынешнюю нагрузку как 38,9 %?

— Все зависит от того, как считать. Если по модели «брутизация» (законодательное повышение зарплаты за счет ранее начисленного ЕСВ), которую мы предлагаем, то будет 38,9 %. То есть, чтобы получить сегодня собираемую сумму, достаточно было бы ввести такую ставку для работодателя. Но если арифметически сложить все ставки, по которым сегодня платит работник и работодатель, получается почти 60 % (в зависимости от конкретных ставок).

В любом случае это слишком много. И если мы сегодня говорим о необходимости создания новых рабочих мест, то именно нагрузка на фонд заработной платы этому мешает.

Если посмотреть на показатели доходов государства, то в 2014 году бизнес больше всего заплатил как единый социальный взнос — 181 млрд грн, затем НДС — 139 млрд грн и еще 63 млрд налога на доходы физлиц. То есть в первой тройке два налога – налоги с заработной платы.

 

— Я так понимаю, что именно такая нагрузка на фонд заработной платы вызвала массовый перевод трудовых отношений в подряд, а наемных работников в предпринимателей-единоналожников, которые таковыми не являются.

— Это попытка бизнеса легализоваться в том правовом поле, которое создало государство. Действительно, если на момент внедрения единого налога его плательщиками регистрировались настоящие предприниматели, прежде всего — рыночные торговцы, то сегодня преимущественное большинство единщиков, особенно третьей группы, предпринимателями не являются. Это используют многие предприятия, оказывающие услуги, в том числе юридические и IT-компании.

Значительно проще вместо сложных расчетов уплатить 4 % с прибыли.

Другое дело, что надо помнить о социальной составляющей и каким-то образом наполнять пенсионный фонд. Если мы создадим условия для легализации доходов, то пенсионный фонд будет наполнен достаточно.

Если спросить у любого человека, в каком секторе экономики выше заработная плата: в государственном или частном, все скажут, что в частном, и будут по факту правы. Но статистика показывает, что отличие не столь значительное, как многие полагают. Если в госсекторе средняя зарплата – около 2700 грн, то в частном лишь на тысячу выше — 3700. Эти данные нам подсказывают, какой ресурс скрыт в экономике.

Немного больше информации может дать анализ применения понижающего коэффициента по ЕСВ. Так, на предприятиях, применивших данный механизм, средняя заработная плата возросла с 3700 грн до 5500 грн. То есть в расчетах мы можем уже ориентироваться на этот показатель, не говоря о том, что при полной легализации доходов он будет значительно выше.

 

— Небезызвестно, что основные проблемы — в правоприменении. Представим, что предложенная прозрачная система внедрена и работодатель на следующий день поднял работникам заработную плату с полутора до десяти тысяч. Не придет ли к нему проверка за три года непрозрачной работы? Сегодня подобный вопрос стал актуальным для тех, кто хотел применить налоговый компромисс.

— Если привести пример системы понижающих коэффициентов ЕСВ, то вопрос решается за счет начисления работникам премий. Если повышение в пределах уровня девальвации — риски минимальны.

Но, конечно, риск, о котором вы говорите, имеет место, и глобальная задача государства — заслужить доверие бизнеса и граждан. Сейчас, когда я провожу встречи с бизнесом по поводу реформы, меня спрашивают о гарантиях того, что после снижения налога до 29 % он не будет поднят через год до 50–60 %. Никаких гарантий я, конечно, дать не могу. Государство должно своими реальным действиями возвращать потерянное доверие, сделать так, чтобы никому из чиновников и в голову не пришло приходить с подобной проверкой. Возможно, для этого законодательно стоит предусмотреть некую амнистию. В любом случае мы не ждем, что легализация будет одномоментной. Кто-то сразу поверит, кто-то пожелает посмотреть на успехи других или пойдет путем постепенного повышения.

 

— Собственно, в этом и видится смысл комплексной налоговой реформы в целом, не так ли?

— Недавно правительством был презентован проект налоговой реформы. Лично меня он не впечатлил, поскольку не предлагает кардинальных изменений, заметных сразу. То, чем мы планируем сейчас заняться, — реформа налоговой милиции. И я уверен, что она должна быть ликвидирована как институт. Сегодня в парламенте уже зарегистрирован законопроект № 2681-1, который предусматривает такую ликвидацию.

Но смысл не в том, чтобы создать отдельное подразделение в системе МВД или где-либо еще, а в том, что нам такая служба не нужна вовсе, исходя из статистических данных. В частности, как доложил еще в феврале на заседании профильного парламентского комитета бывший руководитель налоговой милиции, за 2014 год была прекращена деятельность 48 конвертационных центров, нанесших убытков государству на 3,8 млрд грн. После этого они проверили примерно 1600 компаний-выгодополучателей, с которых взыскали 470 млн грн. Но на вопрос о пресечении работы конвертационных центров и результатов уголовного преследования их создателей мы никакого ответа получить не смогли. Можно предположить, что все уголовные дела были закрыты по статье 205 Уголовного кодекса (фиктивное предпринимательство — прим. ред.) по основаниям признания вины подставными лицами, на которых вся такая деятельность была оформлена, без поиска реальных виновных.

Это, согласитесь, довольно слабый результат для службы, в которой работают 7 тысяч сотрудников, которые получают в общей сумме 410 млн грн заработной платы в год. Добавьте сюда расходы на материально техническое обеспечение. Для сравнения: в 2014 году налоговая милиция смогла возместить убытки государству по уголовным производствам на сумму 700 млн грн.

Или приведем статистику по уголовным производствам по статье 212 УК Украины — уклонение от уплаты налогов.

В 2014 году налоговой милицией начато расследование по 8357 уголовным производствам, из которых 1902 — по статье 212 УК. Так вот, только по 235 делам были вручены уведомления о подозрении, а из них только 49 с обвинительным актом переданы в суды. То есть эффективность (без учета решений суда) составляет лишь 2,5 % – огромная государственная машина в несколько тысяч налоговых милиционеров смогла передать в суд только полсотни дел.

Более того, деятельность налоговой милиции перегружает и судебную систему. Только в минувшем году в рамках всех открытых уголовных производств налоговая милиция подала в суд около 20 тысяч ходатайств о получении доступа и аресте вещей и документов. Суды работали, а в результате только 49 дел. Зачем?

 

— Но если дело было открыто, оно должно иметь какой-то результат, хотя бы основание для закрытия производства. То есть с ними договаривались те предприниматели?

— Об этом стоит задуматься, правда?

С другой стороны, известно, что часто уголовные производства открывают на основании лишь одного акта проверки, который налогоплательщик даже обжаловать не может. Поэтому мы инициируем в парламенте, чтобы до того времени, пока сумма налогового обязательства не является согласованной, пока идет административное или судебное обжалование, никто не мог возбудить уголовное дело за уклонение от уплаты налогов.

 

— Насколько известно, трудность в том, что не всегда налоговая служба на основании акта проверки выдает налоговое уведомление-решение, однако в отношении этого лица или контрагентов возбуждает уголовное дело. И фактически способа защититься нет.

— Есть и такая составляющая проблемы. И 17 июля уже был принят закон (законопроект № 2004), который предусматривает: любая проверка должна завершаться принятием какого-либо решения, которое впоследствии можно обжаловать, если лицо не согласно с ним. И неважно, речь идет о простой проверке, уголовном деле или о так называемом транзитном акте, на основании которого они приходят к конечному предприятию в цепочке, так называемому выгодополучателю, представляющему интерес только потому, что оно крупное и у него есть деньги.

 

— Вернемся к приведенной статистике. Согласно ее данным, если не налоговая милиция, то какой-то другой орган вообще нужен?

— В идеале, конечно же, нужна служба финансовых расследований, которая занималась бы серьезной аналитической работой. Что-то наподобие Госфинмониторинга. Главное — чтобы ее деятельность была эффективной. Возможно, пусть будет действительно всего 49 дел, но реальных. Если раскрыты 48 конвертационных центров, то как минимум должны быть 48 приговоров с привлечением виновных к реальной ответственности. И когда будут такие последствия, неотвратимость наказания, тогда исчезнет проблема налоговых ям.

Также мы хотим на законодательном уровне запретить соглашение о признании виновности по 205 статье УК, поскольку подозреваем, что именно таким образом уклоняются от ответственности организаторы конвертационных центров: руководитель, который за 100 долларов США поставил подпись, вроде бы признан виновным. Но о том, что это создало хоть какие-то неудобства (например, выплата убытков, нанесенных государству) ему или организаторам, речи не идет. Реальная уголовная ответственность в виде лишения свободы, безусловно, предостерегала бы лицо от подписания таких вот бумаг. Причем посадить за решетку — не самоцель. Смысл в том, чтобы установить реальную ответственность, вероятность наступления которой уберегала бы лицо от подобных действий.

 

— Одна из идей реформирования фискальной службы состоит в автоматизации процессов и фактической ликвидации налоговых инспекций ниже областного уровня. Как вы оцениваете такое предложение?

— Такая идея есть, и она представляется вполне жизнеспособной. Ныне 70 % государственного бюджета наполняют полторы тысячи компаний. Офисы, обслуживающие крупных налогоплательщиков, должны работать. Малый и средний бизнес не несет существенных рисков для государства, и потому представляется логичным наличие налоговых служб с сервисными функциями на уровне областей. Они бы принимали налоговую отчетность и давали бы разъяснения. Нет ничего сложного и опасного в том, чтобы перевести все справки налоговой, всю документацию в электронную форму, что позволило бы реально помогать бизнесу и упразднить инспекции в городах и районах.

 

— Это позволило бы сэкономить бюджет.

— Это первое. А второе — не секрет, что инспекции чаще препятствуют ведению бизнеса, чем помогают.

Если по результатам деклараций усматриваются какие-то нарушения, всегда можно выехать на место и провести проверку, но содержать штат сотрудников только ради подобных проверок нет смысла. Эффективности от содержания такого аппарата, как свидетельствует пример налоговой милиции, нет.

В идеале должно было быть так, но эта идея не получила поддержки и нас ждут более мягкие изменения. Будем надеяться, что они окажутся эффективными и упростят жизнь налогоплательщикам.

Но мы опять упираемся в вопрос недоверия к государству, ведь если мы что-то делаем, но это не ощущается конечным нашим пользователем, это равнозначно тому, что мы не делаем ничего. Нужны быстрые и эффективные шаги. Когда налоговая служба станет сервисным органом, не надо будет ходить по телевизионным ток-шоу и рассказывать, что сделано. Пользователи сами почувствуют эффект.

Когда не будет подмены понятий (ведь сегодня нет планов, но есть показатели эффективности работы), когда не будет риска внезапного прихода налоговой милиции, потому что ее упразднили, когда, заполняя декларацию, налогоплательщик не будет с удивлением узнавать, что его свидетельство плательщика НДС аннулировано — это будет всем заметно. И это будет реформа. И ее не так сложно провести.

 

— В первичных ваших планах, насколько мне известно, было принятие закона по налоговой реформе до июля сего года. Это уже невозможно. На какие временные рамки сегодня можно ориентироваться?

— Откровенно говоря, у меня словосочетание «налоговая реформа» уже вызывает оскомину. Искренне верю, что на этот раз все получится. Правительство планирует внести проект на рассмотрение парламента до 1 сентября с.г.

Сейчас завершает работу целевая команда, и мы переходим к подготовке концепции. Это совместная работа правительства, парламента и негосударственных институтов в рамках национального совета реформ, организованная при Министерстве финансов Украины. В команду входят представители Минфина, налоговой службы, представители общественности и по одному народному депутату от каждой фракции парламентской коалиции.

Именно поэтому я и смею надеяться, что реформа будет успешной, ведь в процессе ее подготовки задействованы все институты, и уже на этом этапе снимаются спорные вопросы.

Почему мы ставили себе план успеть до июля. Во-первых, потому, что по Налоговому кодексу налоговые изменения должны вноситься не позднее чем за полгода до нового бюджетного периода. Во-вторых, мы имеем результат по внедрению понижающих коэффициентов ЕСВ, и только сейчас, спустя четыре-шесть месяцев, бизнес начинает их более активно применять. Поэтому вполне оправданно, чтобы приблизительно за полгода работодатели узнали об изменениях, могли их осознать и адаптировать к своей деятельности.

 

— Чтобы адаптационный период приходился на время, пока норма еще не действует?

— Я убежден в том, что лучшая налоговая реформа будет именно в случае, если мы перестанем вносить изменения в Налоговый кодекс Украины менее чем за полгода до нового бюджетного периода. Тот, кто осмелится на такой шаг, войдет в историю как человек, проведший налоговую реформу, создавший основу для доверия наших граждан.

 

(Беседовала Ирина ГОНЧАР,

«Юридическая практика»)