Рынок юридического сопровождения банкротств в Украине проходит период очередной активизации, структурируется и преобразуется, появляются новые игроки. Тяжеловесы тоже не отсиживаются. Так, недавно команда юридической компании L.I.Group усилилась известным специалистом отрасли — к ней в качестве советника присоединился Юрий Моисеев, до февраля 2020 года занимавший должность директора Департамента по вопросам судебной работы и банкротства Министерства юстиции Украины. Г-н Моисеев и старшие партнеры ЮК L.I.Group Артур Мегеря и Николай Ковальчук рассказали об усилении команды, поделились опытом применения  Кодекса Украины по процедурам банкротства (Кодекс), оценили риски его изменений и вызовы, которые сегодня стоят перед профессией.

— По вашим ощущениям, Юрий, вы вернулись в частную практику как домой или приехали в своеобразную командировку?

Юрий Моисеев (Ю.М.): По своему профессиональному восприятию, я даже

на госслужбе оставался практикующим юристом. Тем более что по должности я занимался решением вопросов реструктуризации и банкротства, представительства интересов Кабинета Министров Украины, Министерства юстиции Украины и государства Украина в судах, принудительного исполнения решений, а также вопросов судебной экспертизы. Все это практические направления, которыми занимаются адвокаты в своей повседневной работе. И несмотря на то что мое адвокатское свидетельство было приостановлено, я фактически не покидал рынок. Поэтому возвращение в частную юридическую практику не вызвало никаких затруднений: я оставался на рынке, хоть и был на другой стороне.

Артур Мегеря (А.М.): Мы рады, что Юрий присоединился к нашей команде. Мы уверены, что он усилит наши практики банкротства и судебного представительства, а мы станем еще более заметны в своей нише. Кроме привычных для себя практик, Юрий также возглавит новые для нашей компании направления, которые мы активно развиваем в последнее время, а именно практику антимонопольного и конкурентного права, а также практику оспаривания нормативно-правовых актов органов власти всех уровней.

— Опыт госслужбы будет полезным в частной практике?

Ю.М.: Самый главный опыт, который приобретается на руководящих должностях на госслужбе, это умение объединять персонал и вести за собой команду абсолютно разных, на первый взгляд, людей. Со своими мнениями, амбициями и индивидуальными особенностями. В подразделениях, которые я возглавлял, работали свыше 80 человек, а еще были работники в каждой области по всей Украине. Их нужно было сплотить для достижения задач, поставленных передо мной. Также надо было коммуницировать с другими ведомствами, часто с противоречащими задачами. Это неоценимый управленческий опыт, почти как пройти курс МВА.

Николай Ковальчук (Н.К.): В странах развитой демократии лучшими адвокатами-защитниками считаются бывшие прокуроры. Они помимо законодательства, процессуальных правил суда и прав клиента знают еще и внутреннюю кухню уголовного расследования. Так и в других сферах юриспруденции. Опыт госслужбы не может быть плохим. Если ты знаешь, как это работает со стороны государства, ты сможешь лучше помочь своему клиенту в решении его правовой проблемы, поскольку видишь картину более целостно. И это усиливает и самого профессионала, и команду, в которой он работает.

— В 2016 году мы с Юрием записывали интервью, в которых говорили о двух целях: усиление независимости арбитражного управляющего и повышение эффективности процедуры банкротства. Сейчас можно сказать, что эти цели достигнуты?

Ю.М: Концептуально в Кодекс заложены все механизмы, необходимые для достижения названных целей, и мы максимально старались учесть риски и исключить факторы, которые бы могли этому препятствовать. Но эффективность любого нормативно-правового акта проверяется практикой на протяжении определенного времени. Конечно, пока мы не можем сделать отметку «цель достигнута», но все профессиональное сообщество движется в этом направлении.

Возможно, теперь потребуется больше времени, поскольку в связи с пандемией во всех отраслях и правоотношениях наступил некий перерыв. Это одна из причин, почему мы увидим проявление норм Кодекса на практике немного позднее, но это обязательно будет.

Н.К.: Мы на рынке уже ощутили результаты обновления отрасли, которые внедрялись при активном участии нашего коллеги. Ожидаем, что со временем, в процессе более глубокого применения положений Кодекса, все заявленные цели будут достигнуты. До принятия Кодекса правила банкротства можно было считать успешными процентов на 70. Сейчас мы надеемся, что можем рассчитывать на максимальную эффективность. Правда, последние изменения, которые в него вносят, вызывают опасения.

— В денежном эквиваленте банкротства оценивают по коэффициенту возврата долгов. Сейчас в Украине это 8 центов из 100. Каков потенциал банкротства при наиболее благоприятном исходе?

Н.К.: Каждое дело о банкротстве имеет особенности. Сказывается и сумма долга, и природа долга, и имущественное состояние должника… Если у него нет ни имущества, ни средств, ни реальной деятельности, то даже самая четкая и правильная процедура не позволит взыскать с него хотя бы цент.

Если обобщать, то возврат 50 из 100 я бы считал очень успешным результатом. Но таких дел немного, а случаи, когда имеет место полное погашение долгов, да еще и остаются какие-то средства должнику, можно считать уникальными.

А.М.: Но они имеют место, и мы вели такое дело. Фактором успеха было наличие у должника в залоге ликвидного недвижимого имущества, которое выкупили его кредиторы. Можно ставить под сомнение объективность открытия дела о банкротстве как такового, однако нам удалось закрыть его с сохранением работоспособности должника, заключив мировое соглашение.

— Позвольте, но института мирового соглашения в процедуре банкротства больше нет.

А.М.: Его нет в Кодексе по процедурам банкротства, однако оно предусмотрено Хозяйственным процессуальным кодексом Украины, а его правила искового производства подлежат применению и в делах о банкротстве. Сейчас суды принимают и утверждают такие соглашения. И я считаю это правильной практикой, поскольку если стороны на каком-то этапе смогли договориться, то данное решение всегда будет наиболее выгодным для дела в целом. Лишать их такого права было бы опрометчиво.

Ю.М.: Из Кодекса мировое соглашение убрали как институт, поскольку по большому счету мировое оглашение в процедуре банкротства — не что иное, как санация. Однако как отдельный институт в процедуре банкротства мировое соглашение было чрезвычайно зарегулировано и больше создавало трудностей, чем помогало. Как общий институт мировое соглашение намного эффективнее, поскольку позволяет договориться обо всем, что стороны сочтут выгодным. Свобода договора должна оставаться основным принципом.

Н.К.: Суть всей процедуры банкротства — поиск компромисса, поэтому не надо ограничивать стороны таким образом, чтобы по его достижении они не могли ударить по рукам официально.

А.М.: Мировое соглашение сейчас менее формализовано, позволяет сторонам действовать гибче, а значит — более эффективно и значительно дешевле.

— Что еще из новых правил банкротства вы успешно применяете на практике?

А.М.: Досудебная санация, по моему личному убеждению, стала очень действенным инструментом, спасающим реально работающие предприятия. Она позволяет взять отсрочку по обязательствам, перевести дух — пережить какой-то критический момент, а затем рассчитаться с долгами и продолжить деятельность. Этим инструментом эффективно пользуются крупные предприятия из реального сектора экономики, поскольку он позволяет защититься от банкротства из-за надуманного или минимального долга.

Ю.М.: Несмотря на риски злоупотребления этим правом, само упрощение процедуры открытия производства в деле о банкротстве, когда не нужно проходить «девять кругов ада», чтобы обратиться в суд, а за это время должник уже вывел все активы и кредитор остается ни с чем, стоит отнести к позитивным достижениям Кодекса.

Н.К.: Я дополню этот перечень возможностью кредитора, пропустившего срок на вступление в дело, заявить свои требования. Да, они окажутся только в четвертой очереди, а кредитор получит лишь право совещательного голоса, но сами требования будут уже учитываться и при формировании цены, и при проведении расчетов. Раньше пропуск такого срока означал, что о долге (даже если он был больше, чем все своевременно заявленные) можно забыть.

— В этом месяце Кодекс был немного подкорректирован. Поправками, согласно проекту № 2276, установлен временный порядок назначения арбитражного управляющего по заявлению инициирующего кредитора, а согласно проекту № 3322 — мораторий на инициирование банкротства в период карантина и в течение 90 дней по его завершении. Как вы оцениваете эти изменения?

Ю.М.: На данном этапе нельзя вносить какие-либо кардинальные изменения в Кодекс, нужно ему дать поработать несколько лет, а исправлять можно только технические моменты, упущенные при подготовке основного текста.

Н.К.: Что же касается уже внесенных поправок, надо увидеть окончательный текст опубликованным, чтобы комментировать предметно. Но сама идея пусть даже временного отказа от автоматизированного подбора арбитражных управляющих в процесс представляется ошибочной. Мы как компания с громким именем на рынке банкротств, наверное, должны бы радоваться этой поправке — нас знают, нас найдут, к нам обратятся, нас позовут в хороший процесс. Однако с точки зрения уровня развития профессии — это большой откат назад. Это возврат к коррупционной процедуре, когда всем процессом руководит фактически либо один из кредиторов, либо и вовсе должник.

Более того, это грубое нарушение конституционного права арбитражного управляющего на труд и значительная преграда для профессионального развития молодых коллег. Положения Кодекса об автораспределении дела на одного из трех арбитражных управляющих дало равные возможности работать и профессионально развиваться всем арбитражным управляющим, а проект № 2276 откатил закон на много лет назад и лишил этих прав.

Что касается моратория на банкротства, то в части долгов, образовавшихся вследствие карантина, а именно после его официального введения правительством, это может быть оправдано. Бизнес в реальном секторе экономики простаивает, несет убытки и не может выполнить свои обязательства.

Ю.М.: Другое дело, если эту норму распространят на любые долги и банкротства, — тогда это уже явное подыгрывание должникам, от которого мы так стремились уйти, принимая Кодекс.

Кроме того, моратории сами по себе довольно опасный механизм. Неоправданное и повсеместное их внедрение, продиктованное интересами отдельных лиц или групп, будет иметь негативные последствия и для экономики, и для страны в целом. Ведь рано или поздно такие запреты становятся предметом рассмотрения в международных судах, включая все возможные арбитражи и Европейский суд по правам человека, и тогда по долгам частных компаний платит государство деньгами налогоплательщиков.

По этому вопросу уже высказались и участники рынка, и регулятор, и профессиональное сообщество — все против еще одного моратория. Думаю, что в таком случае законодателю стоило бы прислушаться к мнению профессионалов.

— Спад экономической активности в карантин сказался и на кредиторах, и на должниках. Может ли на рынке иметь место взаимовыручка, или каждый сам за себя? Мог бы бизнес справиться без сумбурных поправок от законодателя по поддержке?

Ю.М.: Это зависит от добросовестности и правовой сознательности как кредиторов, так и должников. Если кредитор готов услышать должника, а должник ведет себя добросовестно, то они найдут выход из любой сложной ситуации и утвердят своеобразную дорожную карту, а также достигнут желаемого результата в кратчайшие сроки. Если желания договариваться нет, если, например, должник всячески, в том числе противоправными действиями, уклоняется от платы по долгам, то ни о какой взаимовыручке не может быть и речи.

Большинство «антикоронакризисных» поправок в части договорных правоотношений в решении споров (мы не говорим сейчас о налоговых льготах или отсрочках платежей в казну) носили популистский характер. И то, как их принимали, как корректировали, это подтверждает. Я убежден, что общих норм гражданского права и доброй воли сторон было достаточно, чтобы решить такие вопросы без вмешательства государства.

Н.К.: Государство может устанавливать правила действий в случае конфликта. Но государство не имеет права запретить сторонам договариваться на тех условиях, которые они считают для себя выгодными.

— Сейчас к арбитражным управляющим приковано внимание общественности, а точнее, к эпизодам задержаний и обысков. Каково ваше мнение, это травля? Какие вызовы актуальны для профессии сегодня?

Н.К.: Это комплексный вопрос. У прокуратуры и правоохранительных органов остается такая особенность — статистические показатели. Ни одна реформа их не отменила. Но утверждать, что сейчас идет отработка именно по арбитражным управляющим, у меня пока нет никаких оснований.

Ю.М.: Мы можем оказывать поддержку коллегам, но мы не можем устанавливать их вину или невиновность — это полномочие суда. Однако мы вправе публично заявить и требовать, чтобы все процессуальные правила следственных действий соблюдались, чтобы не нарушались права арбитражного управляющего, его профессиональные гарантии, не раскрывалась профессиональная тайна.

Н.К.: Задержания и производства в отношении коллег всегда имели место — профессия сопряжена с некими рисками злоупотреблений. Но раньше не было профессиональной саморегулируемой Национальной ассоциации арбитражных управляющих Украины (НААУУ), которая могла бы в публичных правоотношениях заявить о тех или иных нарушениях. Сейчас НААУУ есть, она проходит свое становление, и защита арбитражных управляющих станет одним из ключевых вызовов ей. Это проходили адвокаты, это проходят прочие независимые профессионалы, это элемент развития любого профессионального сообщества.

Последние громкие случаи стали толчком для объединения сообщества арбитражных управляющих, показали места, которые требуют акцентированного усиления, и над чем нам надо работать сплотившись, чтобы защитить и отстоять свою профессию.

Беседовала Ирина ГОНЧАР, «Юридическая практика»