Руслан Сидорович — известный украинский юрист, адвокат, народный депутат Верховной Рады Украины VIII созыва. Он был председателем подкомитета по вопросам исполнения решений Европейского суда по правам человека Комитета Верховной Рады Украины по вопросам правовой политики и правосудия, членом Конституционной комиссии и членом Совета по вопросам судебной реформы. Соавтор проекта Кодекса Украины по процедурам банкротства. После окончания срока депутатских полномочий Руслан Сидорович присоединился к партнерскому составу ARIO LAW FIRM. Об опыте, полученном в стенах парламента, и о дальнейших профессиональных планах читайте в интервью г-на Сидоровича «Юридической практике».

— Как вы оцениваете работу Верховной Рады Украины VIII созыва и ваши личные KPI?

— Хотелось намного большего, но могло быть намного меньше. К сожалению, наиболее прогрессивной Верховная Рада Украины VIII созыва была в свой первый год работы. А затем темпы реформ стали снижаться. Более того, некоторые достижения даже пытались отбросить назад. Среди наиболее скандального вспомним электронное декларирование: распространение его на активистов (среди которых встречаются абсолютно разные люди) выглядело как месть отдельных народных депутатов Украины тем особо активным, которые иногда не давали почивать на лаврах некоторым политикам.

Слишком мало было экономических реформ, хотя и сказать, что не было ничего, тоже нельзя. Будем объективны: можно по-разному относиться к предыдущей власти, критиковать президента и премьера (я тоже это делал), но имеющиеся ныне успешные экономические показатели новая власть получила в наследство. Они могут это приумножить, а могут и потерять.

Что касается личных KPI, то у меня есть что показать как юридическому сообществу, так и всем гражданам Украины. Хотя, если исходить из всех наработок, реализовать получилось, наверное, процентов десять. Если взять две отраслевые реформы, касающиеся исполнения судебных решений и института банкротства, — это, безусловно, не только моя заслуга, это работа большого коллектива, других парламентариев, представителей Министерства юстиции, Министерства экономического развития и торговли, Национального банка Украины, Международного валютного фонда, банковского сектора, ученых, адвокатов, арбитражных управляющих. Но на определенном этапе двигателем всех процессов был я. Другое дело, что без команды я сам бы никогда этого не сделал.

К своим достижениям также отношу создание (впервые в истории украинского парламента) подкомитета по вопросам исполнения решений Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ). Это очень серьезная проблема как для института защиты прав человека в Украине, так и для международного имиджа нашей страны. И сам факт создания такого подкомитета стал важным сигналом серьезного отношения государства к данной проблеме. Без этого подкомитета невозможно полноценное выполнение контрольной функции парламента. В новой каденции подкомитет сохранился, и я очень рад, что моя эстафета была подхвачена. Своим преемникам хочу пожелать и дальше усиливать институциональную способность данного подкомитета. По моему мнению, его основные задачи — с одной стороны, содействовать исполнению мер общего характера, предписанных в решениях ЕСПЧ, констатировавших системные нарушения прав человека, а с другой — служить предохранителем, не допускать принятия новых законов, которые могут повлечь за собой нарушение прав человека, гарантированных Конвенцией о защите прав человека и основоположных свобод.

Хотелось бы также надеяться, что некоторые мои инициативы относительно реформирования судебной власти, в частности модели Верховного Суда, будут восприняты новым составом парламента. Некоторые депутаты из «Слуги народа» (фамилий называть не буду, поскольку в данном случае это непринципиально) заинтересовались моими идеями и намерены их реализовывать. В свою очередь я готов подставить плечо.

— Корреспондируются ли ваши идеи с положениями законопроекта № 1008 («О внесении изменений в некоторые законодательные акты относительно судейского управления»)?

— Законопроект № 1008, к большому сожалению, это классическая украинская реалия, когда нам предлагают и мед, и деготь в одной бочке.

Нужно ли переосмысливать отдельные элементы судебной реформы? Однозначно да. Мы видим, что проблемы в судебной власти никуда не исчезли. Но для меня главный вопрос, когда мы говорим о судебной власти, — это институциональная независимость. Цитируя «Федералиста» Александра Гамильтона, судебная власть из всех ветвей представляется наиболее уязвимой, и мы должны оберегать ее от атак других двух ветвей. Поднимал он и вопрос финансового обеспечения. Это не является популярным и популистским, но дешевый суд в конечном итоге обходится очень дорого. Я не считаю правильной идею очередной перезагрузки Верховного Суда. При этом у меня есть вполне обоснованные замечания к целому ряду судей Верховного Суда, практически по всем юрисдикциям. Возникает внутренний дискомфорт от того, что они там оказались. Но мне кажется, что путь перезагрузки не совсем верный. По моему мнению, краеугольным камнем для очищения судебной власти выступает деятельность двух органов (как бы они ни назывались) — органа отбора (честного, профессионального и пользующегося общественным доверием) и дисциплинарного органа (который выступает карающим мечом для судей, нарушающих принципы морали, этики и закон, и непробиваемым щитом для судей, подвергающихся атаке). При таком подходе мы смогли бы постепенно возвращать доверие к судебной власти и повышать качество правосудия.

Безусловно, необходимо улучшать качество процессуального законодательства. У меня было много наработок. Только к процессуальным кодексам я подал более 600 поправок, но далеко не все из них были учтены. Что радует: предложения относительно принципа верховенства права и отхода от рудиментарного принципа законности все-таки прошли.

Институциональная независимость судебной власти чрезвычайно важна. Даже если признать здравой идею очередной проверки судей, выявления действительно профессиональных и моральных, это все равно не даст стабильности и уверенности в завтрашнем дне. Как результат мы можем получить ситуацию, когда судьи попросту предпочтут вернуться в адвокатуру либо уйти в отставку при наличии оснований. Для нашей системы юстиции это будет однозначная потеря.

Что касается предложенного слияния Высшего совета правосудия и Высшей квалификационной комиссии судей Украины, то в мире существует множество разных моделей функционирования подобных органов. В свое время в Конституционной комиссии мы рассматривали и такой вариант. Ничего плохого в этом я не вижу. Тут скорее вопрос в профессионализме людей, которые там будут работать, и их готовности быть независимыми в принятии решений. Неволя начинается не с установленных правил, а с тех ограничений, которые мы сами себе устанавливаем. Это основное. И тут хочется пожелать крепости духа — искушение и давление на таких ответственных должностях есть всегда. По-другому быть не может.

— Какой опыт вы приобрели во время работы в парламенте?

— Пожалуй, главное — это необходимость выдержки. Парламентская деятельность не предполагает быстрых побед, ты не можешь быстро увидеть результаты своей работы. Она учит долгой работе над проектом, учит идти до конца, не теряя фокуса и не сдаваясь. Когда я начинал работу над реформами исполнительного производства и банкротства, мне многие друзья говорили, что поднимаются правильные вопросы, но это слишком сложно и ничего не получится. В какой-то мере они были правы, это действительно были неподъемные вещи. Но я никого не слушал, просто делал свою работу и шел вперед. Не сдаваться и идти до конца — эта черта, как я считаю, также важна и в работе адвоката.

Второй момент — люди в наивысших коридорах власти такие же, как и мы. Они также иногда ошибаются, могут проявлять эмоции, среди них нет никого, кто в одиночку может выдать гениальное решение. На самом деле решения рождаются в головах обычных людей и становятся гениальными, когда есть дискуссия, коммуникация и сотрудничество.

— Что предопределило выбор продолжения карьеры в пользу адвокатуры и ARIO?

— Все произошло достаточно органично. Я выходец из адвокатуры и во время своей парламентской каденции всегда подчеркивал, что я не бывший адвокат, а адвокат, который временно приостановил свою деятельность. С коллективом ARIO меня связывает довольно давнее знакомство, мы много сотрудничали в контексте законопроектной работы, работали в том числе над реформированием исполнительного производства и банкротства, но не только.

Я думаю, что этот объединительный процесс будет продолжаться. Я вижу большой потенциал. Адвокатура — это то, что меня всегда привлекало и вдохновляло.

— Каковы ваши впечатления от юррынка? Что изменилось за пять лет?

— Рынок стал более жестким. Усиление конкуренции объясняется многими факторами, но один из важнейших — банальное сокращение количества денег, которые тут обращаются. По сравнению с 2012-м рынок юруслуг существенно сжался, причем непропорционально, в регионах ситуация намного печальнее, чем в Киеве. Но в такой ситуации есть и позитив — адвокаты стали более креативными, клиенты также начинают требовать больше инновационности. И нужно помнить, что тенденции глобализации не минуют юридический рынок — успешно выигрывать конкурентную борьбу будут те, кто умеет «синергировать».

— На каких практиках планируете сосредоточиться?

— Безусловно, я не смогу оставить вне сферы своего внимания два своих детища — исполнение судебных решений и банкротство, тем более что процедура банкротства будет изменена очень сильно, и очевидно, что на рынке будут востребованы люди, которые, понимая как дух, так и букву закона, смогут показать ­надлежащий уровень правоприменения. Еще одно направление, которым я хотел бы заняться и которое только открывается в Украине, — институт конституционной жалобы. По статистике, из более чем 1500 поданных жалоб Конституционный Суд Украины признал приемлемыми только 74. Это говорит о достаточно низком, к сожалению, уровне подготовки конституционных жалоб и непонимании в адвокатской среде их особенностей и принципиального отличия от кассационных жалоб. Я думаю, что роль Конституции Украины должна усиливаться как в повседневной, так и в правовой жизни. Какой бы ни была Конституция, это Основной Закон, и мы должны повышать ее статус, чтобы она перестала быть формальным документом. Будем откровенны: о Конституции Украины у нас вспоминают раз в год, 28 июня, а на практике нормы Конституции применяются нечасто. Я уже не говорю о фундаменте в виде принципа верховенства права, который должен быть у каждого практикующего юриста, — в Конституции Украины есть очень много статей, которые могут гарантировать защиту прав, служить предохранителем от некачественных законов. Я надеюсь, что мой опыт работы в парламенте, Конституционной комиссии, Совете по вопросам судебной реформы поможет повысить качество конституционных жалоб и в вопросе защиты конституционных прав подняться на новый уровень.

Еще два направления, которыми я с удовольствием раньше занимался, — практика M&A и корпоративное право. Они достаточно взаимосвязаны. Что особенно приятно в этих практиках: несовершенная судебная власть (несовершенство которой признают сами судьи) практически не имеет влияния на твой конечный результат — насколько качественно будут защищены интересы клиента, зависит только от тебя. Здесь нет «плохой» прокуратуры, «плохого» суда или любого другого госоргана: все твои победы — это только твои победы, все поражения — только твои поражения. Нельзя ни на кого переложить ответственность.

В своей предыдущей деятельности я также всегда ориентировался на комплексное сопровождение бизнеса. Собираюсь и в ARIO развивать комплексные подходы к обслуживанию, чтобы клиент, один раз обратившись к нам, больше не искал решения каких-либо своих правовых вопросов вне нашей фирмы.

— В релизе о вашем присоединении к ARIO анонсировалась практика GR. Расскажите, пожалуйста, о планах по развитию этого направления.

— Пятилетний опыт работы членом парламента дает возможность качественного понимания работы госструктур, судебной власти с точки зрения институционального устройства, а также того, как с ними сотрудничать в части влияния на результаты их работы. Я всегда стоял на позициях, что адвокатское сообщество должно проявлять особую активность в вопросах принятия каких-либо решений госорганами, будь то парламент, правительство или отдельное министерство. По нашим профилям деятельности мы должны коммуницировать, высказывать свои предложения и стараться быть помощниками политикам — наши знания, опыт практического применения тех или иных норм права позволяют делать законы более качественными.

Почему я сотрудничал с ARIO в своей законопроектной работе? К каждой норме права, которую мы вместе прописывали, мы пытались смоделировать ситуацию, связанную с ее применением, и посмотреть, как она будет работать на практике. Когда есть дискуссия и возможность проведения подобного мозгового штурма, можно еще до момента принятия нормативного акта выявить определенные риски и, соответственно, заблаговременно их устранить.

Законы должны становиться все качественней, содержать не сухие нормы, которые подчас создают больше трудностей, а не решают проблем. В законах должно быть больше права.

— Является ли то, о чем вы говорите, классической GR-практикой (то есть в интересах конкретного клиента) или же это в большей мере работа pro bono?

— В основном это pro bono, что, впрочем, не исключает сотрудничества с проектными международными организациями, работающими за счет донорских средств. Но GR не следует путать с лоббизмом. Мы в любом случае не говорим о лоббировании интересов конкретного клиента. Это совершенно другая плоскость взаимоотношений.

Но вы затронули очень интересный вопрос. Урегулирование лоббирования — одна из тех инициатив, которые мне, к большому сожалению, не удалось реализовать в парламенте. На мой взгляд, американская модель лоббирования была бы очень полезной для Украины. Лоббирование существует независимо от того, нравится ли это кому-то или нет. Всегда будут определенные бизнес-группы, финансово-промышленные группы, бизнес-ассоциации, просто группы людей, пытающиеся отстаивать ту или иную позицию. В конце концов задача члена парламента, или министра, или Президента заключается не в том, чтобы быть глухим по отношению к своим гражданам, а наоборот — чтобы слышать их пожелания.

Узаконивание лоббистской деятельности привнесет транспарентность в эти отношения. Во-первых, если установить правила игры, с обязательной отчетностью, кто лоббировал, через кого, сколько потрачено, где происходили встречи, — это позволит лучше ориентироваться, кто стоит за принятием того или иного закона. Во-вторых, это станет одним из механизмов разделения власти и бизнеса и появления профессионального класса политиков. По моему мнению, нам не хватает профессиональных по­литиков, не политиканов, а людей, которые понимают, в чем заключаются задачи власти и каким образом следует уравновешивать интересы различных участников общественных правоотношений. Наконец, в-третьих, формат такого лоббирования должен предусматривать обязанность профессионального лоббиста предоставлять определенную часть своих услуг на условиях pro bono, в интересах определенных правозащитных, экологических и т.п. инициатив.

Я думаю, что Украина рано или поздно придет к такой модели. В большинстве европейских государств законы о лоббировании уже приняты, и статистика показывает, что чем дальше государство отходило от американской модели, тем менее эффективным было регулирование.

— Исходя из первых недель работы парламента нового созыва, скажите, насколько эта каденция в принципе восприимчива к идеям лоббирования и широкого общественного обсуждения законодательных инициатив?

— Если быть объективным, к сожалению, усматривается нехватка дискуссий, как общественных, так и парламентских, по большинству принимаемых законов. Я не могу сказать, что мое отношение к этому однозначно позитивное или негативное. Есть ряд инициатив новой власти, особенно в экономической сфере, которые с определенными оговорками я поддерживаю. Это, к примеру, вопросы открытия рынка земли, пересмотр философии системы налогообложения, создание службы финансовых расследований, некоторые дерегуляционные моменты. Это правильные вещи, некоторые из них я в свое время инициировал лично. Что касается политических инициатив, то оговорок больше, но, как говорят, поживем — увидим.

Новая власть находится в определенной растяжке. С одной стороны, граждане имеют не просто высокие, а завышенные запросы к новой власти и требуют  быстрых решений. С другой стороны, запущенный «турбопринтер» пока не дает негативного эффекта, но, исходя из своего политического опыта, могу утверждать, что в конечном итоге начнут проявляться определенные недочеты принятых законов — человек не совершенен, и идеальные законы принять, увы, невозможно.

Я не говорю, что дискуссий должно быть очень много (в нашей каденции их было иногда слишком много), но привлечение профессиональной общественности, экспертов к обсуждению добавило бы бенефитов новой власти, еще больше повысило бы доверие — казалось бы, куда уж больше, но на самом деле этот уровень доверия пока что движется инерционно, и вскоре придет время оценивать результаты. Нельзя быть одинаково успешными во всех направлениях. Соответственно, открытость могла бы уравновесить и объяснить возможные неудачи власти в тех или иных сферах.

Дискуссий очевидно не хватает. Но и прошло слишком мало времени. Меня не оставляет надежда, что вскоре их станет больше. Общаясь с отдельными представителями «Слуги народа», я слышу о готовности обсуждения различных законодательных инициатив. Это пока что не вылилось в реальное обсуждение, но по крайней мере декларируется.

Я понимаю, что во время пленарных недель возможностей для встреч и обсуждения объективно мало, но в будущем, надеюсь, будут организованы встречи в комитетах, в рамках различных рабочих групп с тем, чтобы работать в синергии. От этого выиграют все: и власть, и общество, и международный имидж нашей страны.

Беседовал Алексей НАСАДЮК, «Юридическая практика»