Судебная реформа в нашей стране еще далека от завершения. Внимание практиков сейчас приковано даже не столько к обновлению персонального состава судов, сколько к внесению изменений в процессуальные кодексы. Ведь именно от этого будет зависеть дальнейшее развитие судебной практики. Своими ожиданиями от процессуального этапа судебной реформы с читателями «Юридической практики» поделился Олег Малиневский, партнер ЮК FCLEX.

 

— Насколько эффективно, по вашему мнению, на нынешнем этапе реализации судебной реформы решаются заявленные цели ее проведения?

— Если мы говорим о построении новой системы правосудия как определяющей цели судебной реформы, системы, которая бы пользовалась авторитетом у общества и вызывала доверие у международных инвесторов, то, очевидно, весь путь еще не пройден. По моему глубокому убеждению, сейчас решаются исключительно кадровые вопросы. На этом сфокусировано внимание и проводников реформы, и общественности. При этом недостаточно внимания уделяется реформе процессуального законодательства. А ведь путем лишь смены фамилий мы не получим нового качества правосудия. Для этого нужно существенно улучшить ландшафт — процессуальные нормы.

 

— Это должно стать следующим шагом законодателя, способным наполнить реформу практическим смыслом?

— Речь идет о параллельных путях. Если мы посадим семена кадровых преобразований в существующее процессуальное поле, получим картину, которую наблюдаем уже несколько лет и которая не устраивает как общество, так и, наверное, государство.

Я убежден, что проблема нашей системы правосудия не в конкретных фамилиях, в большинстве своем действующие судьи — высокообразованные, высокопрофессиональные юристы, проблема лежит несколько глубже и связана она с качеством процессуального законодательства. Если мы посмотрим историю развития нашего процессуального права, то многие институты нынешних частных процессуальных кодексов выходят из Гражданского процессуального кодекса УССР 1963 года. Во многом они были позаимствованы в арбитражный процесс 1992 года. И, как представляется, эти нормы, их смысл, уже не соответствуют вызовам, стоящим сейчас перед обществом. И очень часто судебный процесс становится инструментом, который используется в споре, а не инструментом разрешения спора.

 

— Какие из процессуальных институтов уже морально устарели, а каких, наоборот, не хватает?

— Я бы не говорил о том, что какие-то процессуальные институты устарели, скорее, устаревает качество их регулирования. На мой взгляд, если говорить в общем, мы должны полностью изменить подход к законодательной технике и написанию процессуальных норм.

 

— Каким образом?

— В сторону глубокой детализации. Такой подход поможет исправить ситуацию в системе правосудия. Возьмем, к примеру, институт обеспечения иска. В целом формулировка оснований применения обеспечения осталась такой же расплывчатой, какой была еще в 1963 году — «если неприменение мер может усложнить либо сделать невозможным исполнение решения суда». Но судьи, рассматривавшие дело в 1965 году и, например, в 2016-м, сталкивались с абсолютно разными угрозами и искушениями. И по сути законодатель относит этот важный вопрос процессуального правоприменения полностью к дискреции суда. То есть суд сам определяет, будет ли в конкретном спорном случае усматриваться наличие довольно широких и неконкретных оснований для обеспечительных применения мер. Если раньше, в условиях запрета частной собственности и слабого развития хозяйственных отношений, и искушений было мало, то сейчас суд, подчеркну, на вполне законных основаниях может фактически парализовать работу предприятия, заблокировать счета. К примеру, если мы возьмем два абсолютно одинаковых дела — например, о взыскании одинаковой суммы долга с похожих по экономическим показателям компаний, то увидим, что в одном случае суд находит основания для применения обеспечительных мер, а в другом — нет. И оба определения имеют хорошие перспективы устоять во всех судебных инстанциях. Во избежание подобных ситуаций нужно максимально детализировать основания для применения наиболее сложных процессуальных институтов, которые напрямую влияют на результат судебного процесса или могут повлечь за собой нарушение прав участников процесса в рамках хозяйственных правоотношений.

Рассмотрим также ситуацию с вновь открывшимися обстоятельствами. Дело доходит до Верховного Суда, а потом одна сторона «совершенно случайно» находит какие-то обстоятельства, которые становятся основанием для пересмотра дела, причем новым составом суда. Таким образом, у стороны есть совершенно законный шанс «поменять» судебное решение. А если мы посмотрим на основания для пересмотра — там опять-таки использована оценочная категория: «существенные для дела обстоятельства…».

Или возьмем институт встречного обеспечения — этот вопрос сейчас активно обсуждается на уровне проекта нового Хозяйственного процессуального кодекса Украины. Четкие основания для его применения не предусмотрены. При этом в порядке применения используется формулировка «суд может», от этого надо уходить. Посмотрите: в гражданском процессе встречное обеспечение в подобных формулировках практически не используется, поскольку судье проще отказать, чем обосновать его применение.

 

— А можно ли в принципе отказаться от подобных дискреционных определений, все-таки закон не должен быть инструкцией, учитывающей абсолютно все нюансы?

— Когда мы говорим, что нужно исключить оценочные суждения, мы имеем в виду минимизацию их количества и значения по процессуальным вопросам. Сама функция правоприменения подразумевает, что суд «накладывает» правовую норму на конкретные правоотношения, оценивает, есть ли основания ля применения этой нормы.

Я склоняюсь к тому, что процессуальная норма должна быть выписана максимально детально. Вернемся к обеспечению иска: следует расписать, в каких конкретно случаях какие виды обеспечения можно применять, хотя бы по наиболее распространенным однотипным категориям дел. Должны быть установлены конкретные показатели, на которые суд мог бы ориентироваться и, что самое главное, по которым можно было бы проверять правильность действий судей. Если таких ориентиров не будет, ситуация не изменится и проблема не будет решена. Доверие к судам в вопросе обеспечения исков не восстановится. А ведь это один из наиболее часто используемых инструментов злоупотреблений процессом и вовлечения суда в «серые» схемы.

 

— Как помимо внесения изменений в законодательство можно бороться с подобными процессуальными диверсиями?

— Конечно же, должен работать институт ответственности как судей, так и сторон. Но для его эффективного использования снова-таки нужны определенные ориентиры, чтобы все не превратилось в инструмент борьбы с неугодными и сведение личных счетов.

В чем еще прелесть сужения дискреции суда по процессуальным вопросам — мы получаем дополнительный инструмент контроля над судом. Если четко понятны критерии применения того или иного механизма (обеспечение иска, встречное обеспечение, вновь открывшиеся обстоятельства), легче проверить, насколько правильно суд его применил. Если же у нас все будет, как говорится, «на усмотрение суда», то ввиду размытости нормы привлечь судью к ответственности окажется практически невозможным. Поэтому именно детализация процессуальных норм может стать тем маркером, который покажет, насколько судья безукоризненно соблюдает процессуальный закон.

И на самом деле подобная детализация — это не борьба против суда, а помощь суду. Судье выгодно получить твердую почву, чтобы обезопасить прежде всего себя, получить уверенность в законности своих действий. Вряд ли на пользу процессу идет то, что судья при вынесении решения руководствуется какими-то субъективными мотивами (например, страх отмены его решения в связи с иным толкованием нечетко выписанной процессуальной нормы вышестоящей инстанцией). Это неверно, правовая норма должна быть максимально детализирована.

 

— Насколько в обнародованных Советом по вопросам судебной реформы проектах ГПК и ХПК разрешаются проблемы, о которых вы говорите, и на что разработчикам следует еще обратить внимание?

— По моему мнению, эти проекты необходимо дорабатывать. Сейчас они мне напоминают «реформу» гражданского процесса 2004 года. Тогда мы наконец распрощались с советским гражданским процессуальным кодексом, получив документ украинской разработки, при этом кардинальных изменений в качестве правосудия не получили. При этом, хотя и были введены некоторые новые процессуальные институты, детализированы отдельные нормы, в целом единого подхода, направленного на решение глобальных проблем (процессуальные диверсии, несоблюдение сроков рассмотрения дел и т.д.), не было.

Более того, сегодня предлагаются новации, практическое применение которых может быть абсолютно противоположным целям их внедрения.

К примеру, предлагается вооружить третье лицо, которое не было участником процесса (если суд решил вопрос, затрагивающий его права и интересы), практически безоговорочным правом повторной апелляции, предусмотрев возможность отмены решения апелляционного суда по такой жалобе без каких-либо пресекательных сроков и детально прописанных оснований. То есть спустя несколько лет после вынесения решения может появиться «джокер», по заявлению которого суд вправе приостановить исполнение такого решения и отменить его.

Поэтому важным системным недостатком проектов процессуальных кодексов является необеспеченность принципа окончательности судебного решения, наличие лазеек для практически бесконечных попыток его пересмотра. Считаю, что нужно максимально лимитировать процессуальные сроки для пересмотра судебного решения, ограничить возможность направления дела на новое рассмотрение.

Также следует навести порядок с вновь открывшимися обстоятельствами. Проекты ГПК и ХПК должны наконец получить исчерпывающий перечень оснований для применения данного института.

В нем не должно быть таких оценочных категорий, как «существенные для обстоятельства», — практика это самостоятельно не отрегулирует. Проанализировав судебную практику, законодатель сможет определить, какие именно обстоятельства следует считать вновь открывшимися, и поставить точку в данном вопросе.

В целом необходимо сбалансировать существующие процессуальные институты, подчинить их единой идее — построению быстрого, эффективного судебного процесса, который способен генерировать справедливые и законные решения, не нарушая права третьих лиц и исключая любые виды злоупотреблений.

 

— Если обратиться к опыту других государств, то можно ли прописать идеальный процесс? Кодекс какой страны мог бы послужить образцом?

— Я категорически против шаблонного подхода и не считаю правильным копировать систему правосудия любого из существующих государств. Судебный процесс должен строиться индивидуально и соответствовать тем общественным вызовам, которые существуют в конкретном государстве. В нашем случае полезно также учесть свой собственный опыт — успешные наработки отечественной судебной практики, а также уже доказавшее свою эффективность усовершенствование судебных процедур. Тем не менее точечное использование успешного зарубежного опыта считаю разумным — учиться следует на чужих ошибках, да и велосипед повторно изобретать не нужно.

 

— А если смотреть на перспективу, какие новшества целесообразно включить в украинское процессуальное законодательство?

— Здесь можно говорить как о введении новых процессуальных институтов, так и об организационно-технических усовершенствованиях судебного процесса. По первому направлению полезно было бы использовать наработки общей системы права, направленные на сокращение общего количества судебных дел в рамках одного и того же спора. Например, следует предоставить ответчику возможность подачи иска к другому ответчику (институт перекрестного иска) либо пойти еще дальше — установить обязанность сторон заявить все имеющиеся взаимные претензии в рамках существующего судебного дела. Что касается организационно-технических улучшений, то я прогнозирую дальнейшее развитие цифровых форм процесса — во многом это уже объективная реальность.

 

(Беседовал Алексей НАСАДЮК,

«Юридическая практика»)