К написанию статьи нас подтолкнули события, которые произошли в мае этого года. В офис наших клиентов, IT-компании, пришли с обыском сотрудники прокуратуры. Сам факт проведения обыска не удивил, ведь IT-отрасль динамично развивается и является одним из наиболее прибыльных видов бизнеса в Украине, а это привлекает повышенное внимание правоохранительных органов, отдельные представители которых изо всех сил пытаются «помочь» предпринимателям «облегчить» их жизнь.

Сам обыск проходил в рамках приличия, «маски-шоу» не проводились, адвокатов допустили к месту проведения обыска, велась видеосъемка, даже понятые выглядели вполне прилично. Поразило другое — определение суда, которое и пришли исполнять прокуроры. Признаться, до этого нам также не единожды встречались судебные решения, составленные со многими неточностями/ошибками, но в большинстве своем они казались какими-то незначительными. Возможно, наш случай не станет откровением для читателя, но все же мы решили поделиться информацией, а также попробовать определить причины, которые, на наш взгляд, приводят к вынесению таких определений.

Определение суда

Прокуроры адвокатов ждать не стали (хотя их об этом настоятельно просили) и после того, как мы приехали в офис клиента (а ехали мы ровно 15 минут), обыск уже шел полным ходом. Первым делом, естественно, мы попросили ознакомить нас с определением суда о проведении обыска. Вступительная, описательная и мотивировочная части содержали очень много неточностей, но по-настоящему удивила резолютивная часть. Так, прокурорам разрешалось провести обыск в помещении по такому-то адресу, на таких-то этажах — фактическому местонахождению офисного помещения условного бренда «А», собственниками которых являются физические и юридические лица такие-то, с целью отыскания документов, компьютеров, денег и дальше по списку — всего того, что может находиться в офисе, и не только.

Мы перечитали определение несколько раз, но нет, не показалось: с обыском пришли в офисное помещение бренда  «А», к которому ни наш клиент, ни другие арендаторы этих помещений не имели никакого отношения. На уточняющий вопрос «К кому же собственно пришли прокуроры?» мы получили уверенный ответ, что «они пришли в помещение, которое находится в фактическом владении бренда «А». Мы даже не стали уточнять, с каких пор какой-то «бренд» стал у нас субъектом вещных прав, но перевели коммуникацию в уголовно-процессуальную плоскость: какое лицо (лица) сейчас подвергается следственному действию (обыску) и какое отношение упомянутый «бренд» (коммерческое наименование? торговая марка?) имеет к нашим клиентам? Естественно, увлеченная обыском следственная группа отвечать не стала, поскольку это не экзамен, а прокуроры не студенты. Забегая вперед, отметим, что «не студенты» и далее остались непоколебимы в своей правоте.

В соответствии с пунктом 5 части 2 статьи 235 Уголовного процессуального кодекса (УПК) Украины определение о разрешении на обыск должно обязательно содержать сведения о лице, которому принадлежит жилье или иное владение, и о лице, в фактическом владении которого оно находится.

Помимо субъектов публичного права участниками гражданских отношений являются физические лица и юридические лица, которым на праве собственности могут принадлежать объекты недвижимости. В свою очередь, право владения возникает на основании договора с собственником или лицом, которому имущество было передано собственником, а также на других основаниях, установленных законом (статья 398 Гражданского кодекса (ГК) Украины). Таким образом, в определении должен быть указан собственник и, если есть, субъект, фактически владеющий таким недвижимым
имуществом.

Брендирование

Определения термина «бренд» в украинском законодательстве нет, в большинстве случаев его используют как синоним коммерческого наименования или (в зависимости от контекста) торговой марки (знака для товаров и услуг).

Согласно части 1 статьи 492 ГК Украины, торговой маркой может быть любое обозначение или любая комбинация обозначений, пригодных для выделения товаров (услуг), которые вырабатываются (предоставляются) одним лицом, от товаров (услуг), вырабатываемых (предоставляемых) другими лицами. При этом обретение права интеллектуальной собственности на торговую марку удостоверяется свидетельством.

Таким образом, бренд можно рассматривать как объект права интеллектуальной собственности, но бренд не может быть субъектом, ему не может принадлежать движимое/недвижимое имущество, одним словом, это «объект» правоотношений.

Мы попытались объяснить, что указанными помещениями на основании договоров аренды пользуются юридические лица, не имеющие никакого отношения к указанному бренду, что может быть легко проверено в режиме онлайн, но тщетно: прокуроры настаивали на том, что пришли по правильному адресу, что, собственно, никто и не опровергал, ведь адрес действительно был правильный.

Поняв, что позиция прокуроров не изменится, мы указали на другие неточности в определении суда.

Во-первых, формулировка «… разрешить прокурорам провести обыск в помещении по адресу… фактическому местонахождению офиса бренда «А», собственниками которого являются физические и юридические лица…» настолько некорректная, что определить, к кому именно пришли прокуроры, невозможно. Это может быть как собственник помещения, так и его фактический владелец и «владелец бренда «А». Кого именно имели в виду правоохранительные органы, остается только догадываться.

Во-вторых, целью проведения обыска было отыскание документов, компьютеров, денег и т.д., связанных с деятельностью бренда «А». Опять же, хозяйственную деятельность ведет всегда определенное лицо (физическое/юридическое) с использованием «бренда».

Обыск был проведен, изъята компьютерная техника, документы, личные вещи сотрудников, абсолютно не имеющие отношения к коммерческой деятельности. Работа предприятия заблокирована, что, на наш взгляд, и было основной целью проведения обыска. «Уставшие, но довольные ребята вернулись домой».

Если бы мы работали в правовом государстве, я бы с уверенностью сказал, что через суд удастся вернуть технику, а с государства взыскать материальный ущерб. Но мы живем не в сериале Suits. И даже не в Boston Legal. Конечно, нужно доказывать неправомерность действий правоохранительных органов и даже можно надеяться на положительный результат, но когда фактически получится вернуть технику — большой вопрос. Вопрос, который задают нам клиенты и на который нет конкретного ответа.

Теперь хотелось бы кратко проанализировать причину, что приводит к вынесению таких судебных решений.

Причины нарушений

Уже полгода в Украине действуют изменения в УПК, связанные с обязательной видео-, аудиофиксацией уголовного производства во время рассмотрения следственным судьей в суде первой инстанции и в суде во время судебного производства. Не будем ставить под сомнение практику видео- и аудиофиксации судебного производства, но хотелось бы отметить, что наш законодатель сначала вносит изменения, потом смотрит, как это работает на практике, и в последующем героически преодолевает все проблемы, связанные с такими новшествами. Есть и третий путь — ничего не делать для их решения.

Приведу пример Печерского районного суда г. Киева, под юрисдикцией которого находится более десяти органов досудебного расследования, в том числе Генеральная прокуратура Украины, Служба безопасности Украины, Национальная полиция Украины и т.д.

В течение рабочего дня одному следственному судье поступает порядка 200–250 ходатайств следователей и прокуроров на досудебном расследовании, и рассмотрение каждого из них подлежит обязательной технической фиксации. Разумеется, технически возможно провести фиксацию лишь до 20 наиболее важных заседаний.

В Печерском районном суде существует кадровый дефицит судей, есть вакантные должности, есть судьи, у которых закончился пятилетний срок полномочий, некоторые судьи уходят в отставку. Да о чем говорить, ведь технических средств, позволяющих вести фиксацию судебного производства, попросту не хватает. Все это приводит к тому, что судьи иногда вынуждены рассматривать ходатайства по ночам. Процесс технической фиксации становится формальностью, которую необходимо соблюсти, при этом она сводится к тому, что следователя/прокурора спрашивают о том, поддерживает ли он свое ходатайство. Если да, в некоторых случаях его удовлетворяют, даже не читая. Кроме того, человеческий фактор никто не отменял, и помощник судьи, который буквально ночует на рабочем месте, иногда просто копирует текст ходатайства в определение.

Уверены, что наш случай с проведением обыска в офисе бренда «А» — яркий пример реформы в действии. На наш взгляд, внимательный судья не пропустил бы такие неточности и в своем решении.

Мы ни в коем случае не выступаем адвокатами органов государственной власти и сочувствовать им не наша задача, но, хотим мы того или нет, адвокатам приходится решать проблемы бизнеса, созданные в процессе исполнения подобных сомнительных определений.

Вообще же соблюдать закон должно быть выгодно, а нарушать — очень дорого. Это та ситуация, когда закон и право сами по себе становятся социальной ценностью, поскольку создают общественную инфраструктуру баланса свободы и ответственности, частной собственности и государственной безопасности, разумности и справедливости. Когда же законодатель соревнуется с судом за звание «взбесившегося принтера», а главным юридическим жанром становится копипаст, то не может быть и речи о каком-то «правосудии»; когда на суд возлагается функция рутинного пополнения государственного бюджета и автоматическое подписание определений об обысках, судопроизводство становится самым прибыльным производством в стране, а суд подменяется конвейером по выдаче контрамарок на любые формы процессуального насилия (обыски, выемки, аресты имущества и счетов, налоговые проверки, меры пресечения). На наш взгляд, все должны быть заинтересованы в эффективной судебной власти, ведь в ее отсутствие бизнес никогда не сможет развиваться эффективно.

КАРАСЬ Борис — адвокат АФ «Грамацкий и Партнеры», к.ю.н., г. Киев