В последнее время вопросы свободы слова в целом и пределов журналистской свободы в частности стали предметом активного обсуждения в прессе. То, как реагируют представители власти на критические материалы со всей очевидностью свидетельствует об абсолютном непонимании ими роли прессы в современном демократическом обществе и неразрывно связанных с этой ролью особых, если хотите, привилегий журналистского сообщества. Упорное желание государства загнать прессу в рамки “добропорядочности и умеренности” вызывает недоумение и сожаление. Приходится признавать, что на Украине сложилась парадоксальная ситуация, когда свобода слова уже есть, но свободной прессы еще нет.

В контексте недавней “очередной дипломатической победы” в Совете Европы (в резолюции ПАСЕ слова “заметный прогресс Украины” были заменены на “существенный прогресс Украины” и даже – страшно сказать! – мониторинг в отношении Украины будет вскоре отменен) и недавней пресс-конференции Генеральной прокуратуры (на которой специально для журналистов была проартикулирована весьма своеобразная интерпретация статьи 387 нового УК о разглашении данных досудебного следствия и дознания) мне представляется интересным ознакомиться с судебной практикой Европейского суда по правам человека. Тем более, что Украина стала полноправным членом всех структур Совета Европы, включая Страсбургский суд, где уже есть и украинский судья, а решения Суда обязательны для исполнения Украиной.

ОБРАТИМСЯ К ПЕРВОИСТОЧНИКУ?

Знание судебной практики Страсбурга может быть очень полезным как для журналистов, так и для других граждан. Весьма поучительными будут решения Страсбургского суда для чиновников всех мастей и рангов, так любящих составлять официальные письма в редакции СМИ, публикующих критические, по мнению власть предержащих, материалы. Итак, что говорит о свободе журналиста освещать политическую жизнь и жизнь политиков судебная практика Страсбурга?

Свободе слова, выражения мнения посвящена статья 10 Европейской конвенции по правам человека:

Статья 10. Свобода выражения мнения.

1. Каждый человек имеет право на свободу выражать свое мнение. Это право включает свободу придерживаться своего мнения и свободу получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны государственных органов и независимо от государственных границ. Настоящая статья не препятствует государствам осуществлять лицензирование радиовещательных, телевизионных или кинематографических предприятий.

2. Осуществление этих свобод, налагающее обязанности и ответственность, может быть сопряжено с формальностями, условиями, ограничениями или санкциями, установленными законом и необходимыми в демократическом обществе в интересах государственной безопасности, территориальной целостности или общественного спокойствия, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц, предотвращения разглашения информации, полученной конфиденциально, или обеспечения авторитета и беспристрастности правосудия.

Свобода выражения предусматривает фундаментальное условие существования демократического общества и свободного развития личности. Особенно важна в данном контексте свобода прессы распространять информацию и идеи, а также право общественности на их получение.

Однако использование указанного в статье 10 права не должно препятствовать беспристрастности судопроизводства, а также нарушать право на личную жизнь. Страсбург не раз отмечал, что какое-либо ограничение свободы выражения мыслей (в том числе и право беспрепятственно получать и распространять информацию) не должно быть направлено против самого духа Конвенции. Практика Суда показывает, что свобода выражения в основном рассматривается в контексте политики, искусства, науки и коммерции. Суд традиционно требует представления весомых причин для оправдания налагаемых государственными органами ограничений свободы распространения информации в сфере политической жизни. Такой подход Суда к свободе слова, относящейся к политике, основан на всей политической истории Европы и понимании важности достигнутых результатов в демократическом развитии европейских государств, особенно в таких сферах, как электоральные процессы, отношения правящих властей с оппозицией, но не только: вопросы повседневной жизни, напрямую не связанные с высокой политикой, но представляющие общественный интерес, также подпадают под действие статьи 10 Конвенции.

Далее, толерантность и плюрализм, являющиеся характеристиками демократического общества, включат в себя свободу распространения не только “подтвержденной”, нейтральной и никого не затрагивающей лично информации или неких бесспорных идей, но, как разъяснил Суд в деле Хандисайд против Великобритании, и публикаций, которые могут “возмущать, шокировать или беспокоить” общество, власти и отдельных людей.

Политик имеет право на более строгую защиту своего права на выражение мнения, особенно политик из рядов оппозиции. Но, как справедливо указывал Суд (Лингенс против Австрии), ценой за эту большую свободу является то, что в демократическом обществе жизнь самого политического деятеля может освещаться более широко, чем жизнь обычного гражданина, не принимающего активного участия в политических баталиях. И критика, которая любым судом будет признана совершенно недопустимой и наказуемой в отношении обычного человека, должна приниматься политиком как неизбежный атрибут, можно сказать, привилегия политической жизни. Власть – это своего рода “источник повышенной опасности” для репутации человека и, вступая в эту сферу высокого риска, политик должен осознавать все сопутствующие этой профессии опасности. Как говорил Гарри Трумэн, если вы не переносите жару, держитесь подальше от кухни.

Страсбургский суд, однако, идет еще дальше, отмечая в одном из дел (Торгирсон против Исландии), что не только вопросы “высокой политики” могут свободно обсуждаться в таком, я бы сказал, “защищенном режиме”, но и любые проблемы, хотя и не связанные с политикой, но представляющие большой общественный интерес.

Так, например, злоупотребления в правоохранительных органах, предвзятость судов (Барфод против Дании) и даже недоступность ветеринарных услуг (Бартолд против ФРГ), – все эти совершенно не связанные с политикой случаи, по мнению Суда, вполне заслуживают такой же “повышенной защиты”, как и политические дискуссии, поскольку представляют общественный интерес.

ПРЕССА: ИНСТРУМЕНТ ИЛИ ОРУЖИЕ?

Страсбургский суд в своих решениях признает неразрывную и противоречивую связь прессы и власти. В современных условиях правящие элиты действуют посредством прессы и очень часто сами настроены против нее, не желая проведения разного рода расследований, дебатов и т. п., т. е. всего того, чем так увлекаются, по мнению властей, средства массовой информации. Страсбургский суд придерживается мнения, что пресса – это “сторожевой пес общества”: она должна иметь реальную возможность распространять информацию как политического характера, так и вести дискуссии, представляющие общественный интерес. Более того, и само общество имеет право на получение информации (Обсервер и Гардиан против Великобритании).

Пресса, разумеется, не стоит выше закона, но Страсбург трактует Конвенцию таким образом, чтобы она гарантировала средствам массовой информации реальные возможности для свободной деятельности. К примеру, если речь идет об источниках информации журналиста, то Суд неоднократно высказывался за то, что журналист имеет право не раскрывать свои источники. Так, в деле Гудвин против Великобритании журналисту было предписано раскрыть источник информации, поскольку она была похищена с предприятия. Власти обосновали это требование “необходимостью предотвратить преступление”. Европейский суд отклонил доводы британских властей, указав, что защита источников информации журналиста является одной из фундаментальных основ действительной, а не мнимой свободы прессы, и для ее ограничения необходимо продемонстрировать “исключительные обстоятельства”. В этом деле Суд таковых не нашел.

Аналогию здесь можно провести с особыми гарантиями, которыми в демократическом обществе наделены адвокаты, врачи и священники. Тайна исповеди, адвокатская и врачебная тайна – все эти искусственные институты могут мешать проведению государственными органами, скажем, какого-нибудь “эффективного расследования”. Почему бы не принудить адвоката (из благих, естественно побуждений борьбы с преступностью) рассказать следователю об интересующих того подробностях преступления? Ан нет, нельзя – адвокатская тайна. Подобного рода институты действительно мешают “эффективному” государственному управлению, но, как говорил один американский президент, наиболее эффективное правительство – это диктаторство. Никто еще не доказал, что эффективность государства выше свободы его граждан.

Характерно, что Суд в Страсбурге выступает не только в защиту солидных изданий, традиционно высказывающих свое мнение в более или менее сдержанном стиле, но и достаточно либерален в отношении более жестких, иногда весьма враждебных комментариев менее известных изданий, так называемой “желтой прессы”, таблоидов. Особенно это касается критики в адрес властей всех уровней, правоохранительных органов. Однако если речь идет о судебной власти, здесь Суд, как видно из дела Барфод против Дании, менее склонен проявлять либерализм, если критика персональная и чрезмерно жесткая. (Такой подход к защите судебной власти объясняется просто: суд, как и журналистское сообщество, также обладает особыми иммунитетами и привилегиями, защищаемыми правом и здравым смыслом.)

В целом можно сказать, что, рассматривая жалобы о нарушении свободы слова, Страсбургский суд склоняется к позиции Верховного Суда США. Последний в одном из своих наиболее известных и часто цитируемых дел – Нью-Йорк Таймс против Салливан – в 1964 году постановил, что компенсация за диффамацию (разглашение правдивых сведений, позорящих другое лицо) может быть присуждена только в случае, если это лицо докажет злой умысел. Это решение, выражающее суть американской “доктрины публичной фигуры”, значительно ограничило возможности властей оказывать давление на прессу с помощью огромных штрафов и компенсаций за моральный ущерб. (К слову, узнавая о суммах морального ущерба, требуемых нашими чиновниками с “зарвавшихся” журналистов, приходишь к выводу, что украинские чиновники – наиболее высокоморальная часть общества.)

ЕВРОПА И АМЕРИКА – ДВА РАЗНЫХ ТАКИХ БЕРЕГА… КАЗАЛОСЬ БЫ

В более раннем, чем Салливан, но не менее важном деле Верховный Суд США отмечал: “Управление государством стало чрезвычайно сложным, расширились возможности для злоупотреблений и коррупции, резко возросла преступность, а опасность сокрытия всего этого недобросовестными государственными чиновниками, нанесения ущерба безопасности жизни и собственности преступными организациями и невыполнения своего долга политиками подчеркивают безусловную необходимость смелой и бдительной прессы”. Примечательно, что особая свобода прессы признавалась Верховным Судом совершенно необходимой в Соединенных Штатах в начале 30-х, когда весьма популярными были идеи государственного регулирования.

Однако еще раньше, в начале XX века, американцы начали понимать роль прессы в жизни общества. Огромный резонанс получили в начале века публикации журналиста Э. Синклера, который, получив задание редакции (и 500 долларов), полтора месяца жил в одном из промышленных районов Чикаго и наблюдал за работой крупнейших в США цехов по обработке мяса и консервированию. Журналистское расследование произвело эффект разорвавшейся бомбы. Факты были настолько ошеломляющими, что президент Рузвельт поручил министру сельского хозяйства совместно с журналистом провести тщательное расследование в консервной промышленности. Преодолевая сопротивление чикагских скотопромышленников, вносивших значительные средства в фонд республиканской партии (к которой принадлежал президент Рузвельт, и которого они фактически привели в Белый дом), Рузвельт решил предать гласности доклад специальной комиссии. Широкой публике стали известны чудовищные факты: на забое скота работали больные туберкулезом люди, упаковка консервов осуществлялась в антисанитарных условиях. Все это грозило резким снижением потребления чикагских консервов и практически крахом отрасли. В результате Конгрессом были приняты законы об инспекции мясной промышленности и об очистке пищевых продуктов. Даже если “три четверти того, что сказал Синклер, – абсолютная ложь”, даже если “грубые и безжалостные нападки на личности в журналах, газетах или книгах порождают дурные и горькие чувства у общества”, – как говорил позднее сам Рузвельт, – никто не подвергал сомнению права журналистов – “разгребателей грязи” – на подобного рода расследования.

Страсбургский суд занимает очень близкую позицию, хотя и не ссылается на американскую доктрину. В одном из известных дел – Лингенс против Австрии – жалобу в Страсбург подал австрийский журналист, осужденный Венским судом за публикацию статьи, раскрывающей некие симпатии австрийского премьер-министра к политическим деятелям с нацистским прошлым. Лингенс назвал премьер-министра “оппортунистом”. Европейский суд по правам человека единогласно пришел к выводу о том, что Австрия нарушила статью 10 Конвенции. Суд убедительно показал, что нельзя требовать доказательства соответствия истине утверждений журналиста там, где сами эти утверждения являются мнением журналиста. В параграфе 2 статьи 10, устанавливающей возможности для ограничения свободы слова, одним из условий является “необходимость [этих мер] в демократическом обществе”. В данном случае такая необходимость отсутствовала, следовательно, действия австрийских властей, как постановил Суд, противоречили Конвенции.

СВОБОДА – ОПРЕДЕЛЕНИЕ ДЛИНЫ ПОВОДКА

Бывают, однако, ситуации, когда представители прессы обвиняются в неправдивости сведений, изложенных в материале. В таких случаях, как указал Суд в деле Кастелс против Испании, лицу должна быть предоставлена возможность для подтверждения изложенных сведений. (В данном деле Кастелс, сенатор, обвинил полицию в том, что она ответственна за смерть нескольких баскских националистов, и был осужден за оскорбление правительственных чиновников и государственных служащих). Поскольку в этом случае таких возможностей для представления доказательств Кастелсу предоставлено не было, Страсбург пришел к выводу о нарушении статьи 10 Конвенции. Характерно, что некоторые судьи в своем особом мнении высказались о том, что Кастелс не может быть привлечен к ответственности независимо от того, соответствуют его утверждения истине или нет, т. к. Кастелс заявил о своем мнении, а мнение не подлежит исследованию на истинность (судья Пекканен). То, что лицо высказывается по поводу проблемы, представляющей “большой общественный интерес”, также существенно для дела и в данном деле не имеет значения степень правдивости высказываний (судья Демейр). К выводу о том, что требования представить доказательства соответствия фактам изложенных в публикациях сведений не являются “необходимыми в демократическом обществе” (статья 10), Суд приходил и в других решениях, связанных с осуждением журналистов, публиковавших материалы о политических деятелях и чиновниках разного калибра. В уже упоминавшемся деле Торгирсон против Исландии житель Рейкьявика был осужден за публикацию нескольких статей, критикующих деятельность полиции, ее жестокость, недостаточную дисциплину. Страсбургский суд, вынося решение в пользу Торгирсона, отметил, что жесткая критика полиции представляла собой оценку гражданином общественного мнения о полиции. Сам Торгирсон вовсе не обязан был что-либо доказывать, он писал о проблеме, представляющей большой общественный интерес, а целью публикаций было привлечение внимания к проблеме и проведение реформ в правоохранительных органах.

При рассмотрении дел о нарушении статьи 10 Конвенции Страсбург оставляет за государством значительное поле (так называемая доктрина margin of appreciation) для оценки того, является ли вмешательство “необходимым в демократическом обществе”. Именно государство, однако, должно доказать, что существует “настоятельная общественная необходимость”, оправдывающая вмешательство. Страсбургский суд принимает во внимание множество факторов, чтобы определить, оставалось ли государство в рамках этого поля или вышло за его пределы. Бремя представления доказательств о необходимости вмешательства лежит на государстве, и отсутствие таких доказательств признается Судом индикатором несоразмерности принятых государством мер, направленных на ограничение предоставленной статьей 10 свободы. Так, например, в деле Аутроник против Швейцарии ответчик (государство) утверждал, что ему было необходимо вмешаться в прием частным лицом на спутниковую антенну некодированных, открыто транслируемых спутниковых сигналов, т. к. отсутствовала техническая возможность отделять конфиденциальные сигналы от открытых, которые государство было обязано охранять. Суд, однако, отметил, что государство не представило доказательств того, что спутниковые антенны подобно той, которую использовало частное лицо, способны принимать закодированную информацию.

В другом случае (дело о книге “Спайкэтчер”) Суд указал, что при наличии в арсенале государственных органов других – альтернативных – мер, кроме как налагающих ограничения свобод, предусмотренных статьей 10 Конвенции, принцип пропорциональности также будет нарушен.

ПРЕСЛОВУТЫЕ ЕВРОПЕЙСКИЕ СТАНДАРТЫ

В целом можно отметить, что Страсбургский суд, применяя “европейские стандарты” в разрешении дел, касающихся статьи 10 Конвенции, более склонен, если можно так выразиться, принимать позицию свободы, нежели ее ограничения. Объяснение этому простое: “европейские стандарты” намного либеральнее национальных. Тем не менее ни Страсбург, ни сама Конвенция не смогут, очевидно, в обозримом будущем разрешить этот конфликт – средства массовой информации, телевидение, Интернет имеют веские аргументы в защиту своей свободы, в том числе свободы от необоснованных ограничений. Прежде всего это особая миссия в поддержании демократического устройства государства и, следовательно, особая ответственность. С другой стороны, возрастает опасность вмешательства СМИ в область частных интересов и прав индивида и возможность того, что коммерческие интересы станут превалировать над задачей обеспечения общества значимой для него информацией. В результате наиболее вероятной и приемлемой будет ситуация, когда за государством останется значительная свобода действий, но в то же время практика Суда будет постоянно напоминать ему о том, что эта свобода не является неограниченной: политики и чиновники должны быть готовы к критике. Об этом Суд указывал во многих делах, вынося решения в пользу журналистов. Там, где статья или книга предлагают оценочное суждение, мнение, там нет необходимости (и реальной возможности) требовать неких “доказательств” истинности. Иначе сама идея свободной и независимой прессы будет сведена к оруэлловскому варианту простой констатации “проверенных фактов”.

Свободная и по определению неудобная и всем мешающая пресса – это плата за демократическое общество, которое (если согласиться с известным представителем рода Марльборо, ценившим демократию почти столь же высоко, как армянский бренди и кубинские сигары) вовсе не является вершиной человеческого разума в области государственного устройства. Но этот разум подсказывает здравомыслящему и свободному человеку, что плата все же не слишком высока.