Юристы называют Совет бизнес-омбудсмена одним из эффективных инструментов защиты бизнеса. Как же правильно использовать этот достаточно новый для Украины инструмент? Об этом мы расспросили заместителя бизнес-омбудсмена Ярослава Грегирчака.

Из офиса бизнес-омбудсмена открывается чудесный вид на Подол. Ярослав Грегирчак заходит в зал переговоров и указывает на вышитую картину, подаренную возможными будущими коллегами из Киргизии — они хотят запустить у себя аналогичный институт. Этот механизм известен своими параметрами: данная организация, не наделенная властными полномочиями, действует за счет своего репутационного веса. Это своеобразный механизм мягкой силы: если государственный орган откажется выполнять рекомендации, то создаст себе негативный имидж. Г-н Грегирчак отмечает, что в нашем государстве исполняется более 80 % индивидуальных рекомендаций, и мы начинаем интервью.

 

— Ярослав, Совет бизнес-омбудсмена — классический механизм досудебного урегулирования споров. Вместе с тем вы не являетесь медиаторами?

— Мы — часть триады альтернативного разрешения споров. Есть классический механизм — обращение в суд. Самыми приближенными к нему (своего рода квазисудебными механизмами фактически частного суда и частного судьи) являются международный коммерческий арбитраж, международный инвестиционный арбитраж и третейский суд. По результатам этой квазисудебной процедуры принимается определенное решение, являющееся предметом принудительного исполнения посредством системы исполнительного производства на основании национального законодательства и Конвенции о признании и приведении в исполнение иностранных арбитражных решений (Нью-Йоркская конвенция 1958 года).

Второй элемент триады — медиация. Медиатор выступает спикером за столом переговоров, где собрались стороны, у которых есть проблемы. Стороны пытаются обсудить суть конфликта и договориться. Теоретически медиатор не вправе комментировать спорный вопрос по существу и предоставлять по ходу пьесы рекомендации. Кроме того, как говорят сами медиаторы, нередко случается так, что после нескольких удачно проведенных медиативных сессий и достижения договоренности о подписании медиативного соглашения в день подписания сторона (или обе) не приходит… Таким образом, весь тот объем работы, часто титанической, в конечном итоге не приводит к результату, на который рассчитывают стороны и медиатор.

Если говорить о частно-публичном аспекте нашей деятельности, то мы сталкиваемся с обстоятельствами, свидетельствующими о недобросовестном поведении представителей государственных органов, органов местного самоуправления и государственных предприятий. Звучит много критики по поводу того, может ли институт медиации вообще быть эффективным для сторон, которые априори не находятся в равнозначном положении. В наших делах фигурантом выступают публичный субъект, наделенный властными полномочиями, и субъект хозяйствования, поэтому говорить о конфликтующих сторонах как о сторонах, находящихся в равном положении, мы не можем. Поэтому медиацию как механизм, способный урегулировать споры между бизнесом и властью, некоторые вообще не воспринимают.

Третьим элементом альтернативного разрешения споров является институт омбудсмена. В нашем случае — Совет бизнес-омбудсмена. Этот орган не наделен властными полномочиями, но имеет репутационный вес и в пределах своей компетенции высказывается по тому или иному вопросу, дает оценку обстоятельствам, изложенным в жалобе. Мы предоставляем рекомендации, с которыми адресаты соглашаются. У вас может возникнуть вопрос: почему соглашаются?

 

— Действительно, почему?

— Прежде всего потому, что при создании нашего механизма был надлежащим образом учтен аспект соответствия Совета бизнес-омбудсмена трем главным принципам, которые должны быть присущи деятельности любой институции омбудсмена: речь идет о независимости (в первую очередь от создателей институции), беспристрастности (отсутствии предпосылок для конфликта интересов) и конфиденциальности. К слову, о конфиденциальности: мы не раскрываем информации о наших жалобщиках, не подтверждаем и не опровергаем факт обращения с жалобой, даже если к нам обращаются ваши коллеги из масс-медиа. Мы не вправе разглашать такие сведения, если нет соответствующего разрешения.

Репутационный вес создают те, кто нас создал, и те, кто тут работает. Это, наверное, довольно уникальный случай, когда в составе нашего наблюдательного совета есть представители правительства, международных финансовых институций и пятерки крупных бизнес-ассоциаций. В плане независимости важно то, что наблюдательный совет никоим образом не вмешивается в операционную деятельность менеджмента.

Возглавляет Совет Альгирдас Шемета — фигура европейского масштаба, экс-еврокомиссар. Он дважды был министром финансов Литовской Республики и воспринимается как носитель безупречной деловой репутации.

 

— За счет каких средств финансируется ваша деятельность, ведь обращение в Совет бизнес-омбудсмена является бесплатным для заявителя…

— На данный момент финансирование осуществляется через мультидонорские счета ЕБРР (доноры: Европейский союз, Великобритания, Дания, Германия, Голландия, Италия, Польша, США, Финляндия, Франция, Швеция, Швейцария и Япония).

 

— За два года Совет бизнес-омбудсмена рассмотрел более 1800 жалоб. На какие государственные органы и на что именно жалуется бизнес?

— Картина достаточно типична: безоговорочными «лидерами» являются Государственная фискальная служба Украины и таможенные органы. В отношении этих служб поступает примерно 50 % жалоб, касающихся невозврата НДС, нерегистрации налоговых деклараций, непризнания электронных документов налогоплательщика, принятия уведомлений-решений, налагающих значительные штрафы (по решению суда такие уведомления-решения отменяются, но это не является основанием для закрытия уголовного производства, открытого по фактам, изложенным в акте проверки). 15–20 % — это жалобы на правоохранителей: речь идет о необоснованном открытии уголовных производств, нерегистрации уголовного производства по заявлению, затягивании срока досудебного расследования, нарушениях на этапе досудебного расследования: диссонанс проявляется в несоответствии того, что написано в определении следственного судьи, тому, что изъято, скажем, во время обыска. Есть ощутимые проблемы системного характера со сроками судебной экспертизы. Я никоим образом не подвергаю сомнению уместность их проведения, но для тех составов преступлений, которые мы рассматриваем (как правило, это экономические преступления, преступления, связанные с ведением предпринимательской деятельности), нужны не какие-то нетрадиционные экспертизы, а обычные экспертизы, требующие знаний в сферах юриспруденции, бухгалтерии, экономики.

 

— Расскажите вкратце о процедуре рассмотрения жалобы…

— Есть базовый набор временных границ. И прежде чем его озвучить, хочу сказать, что мы, как независимый орган, с одной стороны, а с другой — пытающийся быть максимально лояльным к бизнесу, делаем все возможное для того, чтобы оперативно реагировать и вмешиваться, когда, конечно, это вмешательство необходимо. И этот подход прослеживается на каждом процессуальном этапе.

Теперь о сроках. В течение десяти дней мы должны дать предварительную оценку поступившей жалобе — решить вопрос, берем ли мы ее в работу или нет. Если берем, то жалоба становится делом, и мы начинаем расследование. Продолжительность расследования в соответствии с нашим регламентом — до 90 дней. Расследование предусматривает стандартные шаги в зависимости от того, о каком сценарии идет речь: то ли это деятельность правоохранительных органов, фискальных, органов местного самоуправления, то ли санкции Министерства экономического развития и торговли, то ли лицензии Государственной архитектурно-строительной инспекции… Мы должны рассмотреть все обстоятельства, свидетельствующие о недобросовестном поведении. Но кроме базового подхода, который заключается в максимальной лояльности (в плане оперативности) к жалобщикам, мы используем операционный подход (как орган, равноудаленный от сторон конфликта), предоставляя государственным органам возможность высказаться относительно обстоятельств дела. И они этим пользуются, конечно. В начале своей деятельности мы направляли больше писем, чем сейчас. По сути это были своего рода информационные запросы со ссылкой на обстоятельства дела и с просьбой их прокомментировать. Иногда обстоятельства бывают настолько очевидными с точки зрения их содержания, что уже первое письмо может содержать рекомендацию. Все зависит от того, насколько очевидными являются факты. Сейчас мы в большей степени практикуем конференц-связи с привлечением обеих сторон конфликта.

Исходя из собственного опыта, могу сказать, что в некоторых случаях, обращаясь к нам, жалобщик понимает, что последующее обращение в суд может быть неизбежным. Однако нужно понимать (и в этом есть определенные плюсы для бизнеса), что также бывают и ситуации, когда мы становимся едва ли не единственным органом, который способен разрешить какой-то конфликт, предложить контрверсию, дать оценку обстоятельствам, возникшим по объективным причинам, и урегулировать связанные с ними спорные вопросы. Иногда жалобщик в силу своих возможностей не может позволить себе пойти в суд (к примеру, учитывая размер судебного сбора). Давайте не забывать и о сроках рассмотрения дела. Более того, наш мандат работы с обстоятельствами, свидетельствующими о недобросовестном поведении, по своему наполнению шире, то есть мы выступаем не только как досудебный, но и иногда и как единственный возможный механизм урегулирования конфликта.

 

— Вернемся к стадии расследования…

— С учетом определенных обстоятельств расследование может досрочно прекратиться. К примеру, инспектор считает, что он сделал все возможные шаги в конкретном направлении. В таком случае принимается решение бизнес-омбудсмена — документ, фиксирующий состояние рассмотрения дела на определенную дату. Можно считать, что расследование завершилось. Или, например, в процессе расследования была выдана рекомендация, и она выполнена — тогда дело также закрывается. Или другая ситуация — жалоба отклоняется как необоснованная. Относительно распространенным является случай, когда в процессе расследования мы выдаем рекомендацию, она не выполняется, и расследовать дальше нечего. В таком случае мы признаем жалобу обоснованной и можем направить индивидуальные рекомендации: органу — одну, а процессуальному руководителю, к примеру, другую. Что касается статистики, то приблизительно треть наших расследований завершаются на протяжении 30 дней, треть — на протяжении 60 дней, примерно 20 % — в течение 90 дней, но есть и дела, когда мы вынуждены продлить срок расследования (но только в том случае, когда мы видим, что можем еще что-то расследовать). По своей сложности задачи бывают разными, особенно если в жернова нашего индивидуального расследования попадают системные нарушения.

И последнее. Цикл работы с жалобами включает такую стадию, как мониторинг. С выдачей рекомендации работа не прекращается, несмотря на то что расследование считается прекращенным. Мониторинг — это обязанность наших индивидуальных инспекторов.

 

— В чем заключается этот непрерывный мониторинг — вы напоминаете органам, что рекомендация не выполнена?

— Да. В этом и суть мониторинга.

 

— Количество жалоб увеличивается?

— Такая тенденция имеет место. По сравнению с первым кварталом 2016 года количество жалоб в первом квартале этого года увеличилось почти в два раза.

 

— Как вы думаете, с чем связана эта тенденция: с увеличением количества нарушений со стороны госорганов в отношении бизнеса или с повышением доверия к Совету бизнес-омбудсмена как к институции?

— Смотря кого спрашивать. Если спрашивать бизнес, то наверняка он скажет об усилении давления со стороны государственной машины. Если спрашивать представителей публичного сектора, то они ответят, что эффективность нашей деятельности повысилась, о нас знают и нам доверяют, также известно, что у нас хороший уровень сотрудничества с госорганами.

 

— В вашем последнем квартальном отчете констатируется увеличение количества жалоб от бизнеса с иностранными инвестициями. С чем, по вашему мнению, это связано?

— Для нас нет разницы, большая это компания или маленькая, с иностранными инвестициями или это отечественный бизнес. Возможно, увеличение количества жалоб было ситуативным. Один из стереотипов, связанных с нашей деятельностью: мы работаем преимущественно с иностранным бизнесом. Это абсолютно не так. По статистике 20 % наших заявителей — представители крупного бизнеса, 80 % — это средний и малый бизнес.

 

— Какие условия должны соблюдать заявители для успешной подачи заявления? Поделитесь советами с юристами.

— Я бы советовал изучить наш регламент. Жалобу можно направить почтой, подать лично или заполнить электронную форму заявления на нашем сайте. Но в любом случае желательно продублировать заявление в электронной форме, указав контакты и детали жалобы.

Нам попадались жалобы, которые были достаточно профессионально составлены, написаны юридически грамотным языком, в хронологически правильном порядке изложения, но из их содержания абсолютно не было понятно, на кого жалуются и чем мы можем помочь, поскольку жалобы заканчивались словами «прошу защитить права и законные интересы моего клиента».

Притом что обратиться к нам может каждый предприниматель, наличие профессиональной юридической поддержки при составлении и сопровождении принятой в производство жалобы нам, конечно же, помогает.

В этом смысле нам действительно важно знать, на что заявитель жалуется, чего ожидает от бизнес-омбудсмена для исправления ситуации, пытался ли разрешить вопрос самостоятельно. Почему нам важно, чтобы именно жалобщики (лично или в лице своих представителей) отвечали на эти вопросы? Потому что мы не являемся юридическими советниками и консультантами жалобщика. Если мы берем обращение в производство, то независимый орган не становится частью юридической команды жалобщика. Мы продолжаем действовать от своего имени. Поэтому нам не может быть свойственно «разбирать на запчасти» факты, изложенные в заявлении, и самим принимать субъективное решение по поводу того, что мы понимаем под обстоятельствами, свидетельствующими о недобросовестном поведении. В этом случае мы действительно больше похожи на суд, который получил иск и ограничен его пределами. Судья не спросит истца: «А не хотели ли бы вы подать иск еще на того и на другого?». Мы оперируем сухими и формальными обстоятельствами обращения. Здесь важно то, чтобы жалоба была написана действительно как жалоба, а не как крик души. Хотя «крики души» к нам тоже попадают.

Определенные критерии заложены в нашем регламенте. Мы не будем рассматривать жалобы компаний частного бизнеса друг на друга, жалобы, если события, о которых в них говорится, произошли давно (хотя мы склонны считать, что событие имеет длящийся характер), если заявитель (прежде чем обращаться к нам) не обращался в государственный орган за разъяснением. Очень важно и то, не рассматривает ли данные обстоятельства компетентный суд, нет ли судебного решения, вступившего в законную силу, по данным обстоятельствам. Очень редко, но, к сожалению, все же бывают случаи, когда юристы обращаются с жалобой к нам и параллельно — с иском в суд. Это некорректно и неэтично, особенно когда заявитель в лице своих юристов — внешних консультантов знает требования регламента.

Конечно, юристы вправе подать иск после обращения к омбудсмену, но мы ожидаем, что в таком случае будем оперативно проинформированы с тем, чтобы закрыть производство по делу. Нет ничего страшного в том, что на этапе координации логистики юристы сообщат нашему инспектору о намерении в определенный момент в будущем обратиться с иском в суд. Тогда это станет поводом для прекращения расследования. Возможно, такое решение бизнес-омбудсмена будет содержать оценочные суждения относительно обстоятельств дела, возможно, суд их даже примет во внимание. Могу подтвердить, определенный намек на такую тенденцию уже есть. Суды не против воспринимать наш продукт как точку зрения независимого эксперта. Так вот — лучше работать так. А умышленно скрывать важную для нас информацию, нарушать требования регламента не надо. Сразу скажу, что у нас нет каких-то blacklist юристов или юридических фирм, мы не работаем таким образом. Конечно, такие юристы могут подать жалобу от имени другого своего клиента снова. Но они должны знать — заявленные ими факты станут предметом очень тщательного исследования и расследования.

 

— Почему вы так серьезно относитесь к параллельному судебному рассмотрению? Суд может расценивать вас как инструмент давления?

— Это базовые международные стандарты, на которых основана любая институция омбудсмена. Это аксиома. Это критическая основополагающая вещь. Если бы мы имели право принимать в работу дела, находящиеся на рассмотрении в суде, или стали субъектом обжалования решений судей, возник бы эффект так называемого параллельного судопроизводства. Мы не можем этого допустить. Такой подход противоречит Конституции независимо от типа правоотношений, подпадающих под мандат того или другого омбудсмена.

 

— Совет бизнес-омбудсмена также разрабатывает системные отчеты. Какова их роль в урегулировании вопроса? Сколько таких отчетов уже опубликовано?

— На данный момент мы выпустили девять системных отчетов. Обязанность быть руководителем творческого коллектива по написанию системных отчетов возложена на заместителей бизнес-омбудсмена: на меня и на мою коллегу Татьяну Короткую. Татьяна руководила процессом написания пяти системных отчетов (относительно проблем антитеррористической операции, проблем с естественными монополистами, с органами местного самоуправления, проблем в сферах строительства, внешнеэкономической деятельности). Под моим руководством написано четыре системных отчета: о таком невеселом для бизнеса сценарии, как присоединение к электроснабжению, об администрировании налогов, о злоупотреблении полномочиями со стороны правоохранительных органов, о вызовах и проблемам в сфере защиты и контроля конкуренции. Сейчас я работаю над отчетом о проблематике рейдерства. Каждый из этих документов создан по классическому внутреннему алгоритму: описывается суть проблемы, даются системные рекомендации по ее устранению. Часто такие рекомендации касаются изменений законодательства, улучшения институциональной способности государственных органов и др. Заместители проводят мониторинг выполнения рекомендаций, содержащихся в системных отчетах.

 

— И как обстоят дела с выполнением ваших рекомендаций?

— Кратко расскажу о каждом из отчетов. Основная идея отчета о присоединении к электроснабжению заключалась в том, чтобы эта услуга предоставлялась «под ключ» без коррупционной составляющей, чтобы в момент принятия решения бизнес мог знать, сколько времени займет этот процесс, сколько услуга будет стоить. В принципе наше мнение о путях решения проблемы прогнозируемости идеологически совпадает с позицией регулятора. Изменения, которые были внесены в методику расчета платы за присоединение электроустановок к электрическим сетям и методику предоставления услуги, — шаг в правильном направлении. Методика расчета сейчас базируется на двух критериях, с одним из которых мы полностью согласны: стоимость определяется величиной мощности электроустановки, заявленной для присоединения. Но у нас есть еще другой критерий — линейная составляющая. И мы не является его сторонниками. Если смотреть на карту — это расстояние между столбом, к которому нужно присоединиться, и самой близкой точкой облэнерго определенной мощности. У нас есть обоснованные опасения по поводу того, что линейная составляющая как критерий, определяющий стоимость присоединения, в украинских реалиях может применяться со злоупотреблениями. Этот критерий предоставляет определенную дискрецию конкретному человеку в конкретном облэнерго.

Есть определенная проблематика в вопросе, каким образом Национальная комиссия, осуществляющая государственное регулирование в сферах энергетики и коммунальных услуг (НКРЭКУ), посчитала в абсолютных числах плату за присоединение к электроснабжению. Но мы не можем не учитывать то, что расчеты велись объективно (по словам НКРЭКУ) при участии третьих лиц — консалтинговых компаний с хорошей международной репутацией. НКРЭКУ оперирует тем, что эта сумма все равно меньше той, которую мы бы платили за присоединение до вступления изменений в силу.

Недавно Президент Украины подписал закон о рынке электроэнергии, и я могу только порадоваться тому, что довольно скудный в первом чтении раздел в части принципов предоставления услуг на выходе получился более обширным. Теперь позитивные новеллы законодательства будет сложнее нивелировать подзаконными нормативными актами.

 

— Давайте перейдем к следующему системному отчету по администрированию налогов…

— Да, если при выборе темы первого отчета мы руководствовались рейтингом Украины в Doing Business, то тему второго продиктовала сама реальность. Мы удовлетворены объемом изменений, внесенных в Налоговый кодекс Украины в декабре 2016 года. Если подзаконные нормативно-правовые акты, принятые во исполнение этих новых положений, будут прописаны надлежащим образом, это обеспечит выполнение наших системных рекомендаций примерно на 80–85 %. Речь идет о создании электронного кабинета налогоплательщика, об администрировании реестра НДС способом, который будет самым комфортным для бизнеса, о предсказуемой и прозрачной системе возмещения НДС, об окончательном законодательном оформлении того, что при наличии серьезных претензий со стороны фискальных органов не может иметь место непризнание электронных документов или разрыв договора в одностороннем порядке, о внедрении четких и неоднозначных критериев, регламентирующих ситуацию, когда не регистрируется отдельная декларация по НДС,

 

— Как насчет правоохранительной тематики?

— Это очень хрупкая и сенситивная сфера. Работая над процессом воплощения рекомендаций, мы вместе с нашими партнерами, Организацией экономического сотрудничества и развития, провели несколько круглых столов — в результате самые перспективные предложения нашли свое воплощение в проекте изменений в Уголовный процессуальный кодекс Украины в части исполнения отдельных рекомендаций Совета бизнес-омбудсмена. Предложения касаются необходимости соблюдения сроков досудебного расследования, процедуры изъятия вещей и документов, и их цель — максимально минимизировать практику изъятия и серверов, и оригиналов документов в случае, когда можно ограничиться копией документов.

В частности, с целью дополнительного регулирования начала досудебного расследования мы предлагаем расширить права заявителя, предоставив ему возможность получать извлечение из Единого реестра досудебных расследований (подав заявление, заявитель остается в неведении относительно его дальнейшей судьбы: открыто ли производство или нет). Мы предлагаем, чтобы уполномоченные принимать и регистрировать заявления о совершении уголовного правонарушения лица предоставляли извлечения заявителям по их запросу. Для преступлений в сфере предпринимательства особенно характерна ситуация, что лица, выполняющие организационно-распорядительные функции от имени юридического лица, не имеют никакого процессуального статуса, в то время как уголовное производство продолжается. Кроме того, не соблюдается принцип разумных сроков. Большие проблемы возникают и на стадии досудебного расследования. Было бы неплохо обеспечить обязательную видеофиксацию такого следственного действия, как обыск, — в этом должны быть заинтересованы все: и орган досудебного расследования и те, в отношении которых проводится это следственное действие. Видеофиксация дисциплинирует обе стороны. Также важно закрепить в законодательстве норму о том, что изыматься могут только те оригиналы вещественных доказательств, которые указаны в определении следственного судьи, а вот в суде следователю нужно обосновать, почему ему нужен именно этот оригинал. Также мы предлагаем запретить извлечение электронных информационных систем и предусмотреть, что сторона обвинения обязана делать копию информации без изъятия техники, на которой информация записана.

Мы очень надеемся, что с учетом активизации внимания премьер-министра Украины к проблематике взаимоотношений бизнеса и правоохранительных органов в ближайшее время будет создана межведомственная рабочая группа как площадка для разработки механизмов решения всех этих проблем. Также мы очень рассчитываем на то, что наш проект попадет в Кабинет Министров Украины и будет внесен в парламент со статусом «правительственный».

 

— Насколько я понимаю, жалоб в отношении Антимонопольного комитета Украины (АМКУ) у вас было немного…

— Совсем мало…

 

— Почему же в таком случае АМКУ оказался в поле зрения Совета бизнес-омбудсмена?

— Потому что это своего рода элемент cross-cutting. Мы же за привлекательную инвестиционную среду, а она невозможна без надлежащего раскрытия темы контроля и защиты экономической конкуренции. Конкурентная среда — это здоровая среда. Это среда, где предприимчивые, талантливые и честные предприниматели имеют возможность себя реализовать. Такая среда самая честная и в отношении бизнеса, и в отношении потребителей, а в результате возникает позитивный эффект (в виде налогов) для государства. Конкуренция — очень системная вещь, предопределяющая качество бизнес-среды в стране.

Функционал украинского конкурентного ведомства достаточно многогранный. Речь идет о базовых вещах, таких как нарушение конкурентного законодательства, расследование картелей, и о специфических — функциях ведомственного административного обжалования результатов государственных закупок. Что касается госзакупок, то в АМКУ поступает огромное количество дел. В нашем представлении эта сфера должна развиваться с учетом распространения таких систем, как ProZorro.

В силу своей компетенции мы знаем, что происходит в этой сфере, и определенным образом на уровне наших рекомендаций помогаем АМКУ справляться с массивом вопросов, возникающих в их деятельности. С точки зрения материально-технического обеспечения решать многие из них АМКУ отнюдь не просто.

С 1 августа 2017 года запускается новый функционал АМКУ — государственная помощь. В этом контексте также много проблем с пониманием того, кто предоставляет эту помощь и кто ее получает. Определенные проблемы имеются и в АМКУ — речь идет о получении информации и формировании соответствующего реестра.

Да, со временем реестр будет наполняться, но для запуска система должна быть в удобоваримом виде. Мы переживаем за АМКУ и хотим, чтобы у наших коллег все сложилось. Эффект на бизнес окажет и то, что результаты государственной помощи можно будет обжаловать даже десять лет спустя.

 

— Что вы прописали в своих рекомендациях?

— В первую очередь мы обратили внимание на институциональный потенциал АМКУ. Хотелось бы как можно скорее увидеть Государственную программу поддержки конкуренции, принятой на надлежащем уровне (Верховным Советом Украины). АМКУ должен быть предсказуемым в вопросе приоритетных направлений, торговых рынков, подлежащих комплексному исследованию в следующем году. В этом контексте Комитет действительно неплохо работает, но вопросы остаются. И первый вопрос касается бюджета, а второй — взаимодействия с другими секторальными регуляторами. АМКУ далеко не единственный орган, отвечающий за конкуренцию. Да, Комитет является национальным конкурентным ведомством, которое не может не взаимодействовать с секторальными регуляторами: Национальным банком Украины, Фондом государственного имущества, НКРЭКУ и другими комиссиями. Если надлежащего взаимодействия и сотрудничества нет, то о какой эффективности может идти речь? Когда говорят о качестве надзора над конкуренцией, в наших реалиях все критикуют только АМКУ. Это неправильно.

Есть и другие вещи. В части административно-процессуальной дискреции мы предлагаем Комитету установить граничные строки рассмотрения дел о злоупотреблении доминирующим монопольным положением. Мы никоим образом не хотим ограничить дискрецию АМКУ расследовать производство столько, сколько он считает нужным (пусть это будет даже полгода). Но прогнозируемость, основанная на наличии внутренней системы сдержек и противовесов, должна быть.

Кстати, вспомнил об одном случае: мелкий предприниматель пожаловался на крупного, АМКУ открыл производство, крупный начал «прессовать» мелкого, и тот забрал заявление. При таких обстоятельствах, по нашему мнению, тот факт, что заявитель забрал заявление, не может быть причиной закрытия производства.

Много дискуссий было по вопросу принятия решений коллегией государственных уполномоченных АМКУ. Речь идет о дискуссии, предполагающей в итоге создание модели, когда разграничены функции по расследованию и принятию решения. Не знаю, насколько реалистично сейчас у нас воплощение многоуровневого подхода к такой модели. С учетом объема полезной для принятия решения информации, которой может обладать госуполномоченный АМКУ, занимающийся расследованием, я бы пригласил его на слушание дела, а решение пусть принимается без его участия. Это наименее революционный подход — с него можно начать движение в направлении четкого разграничения функций расследования и принятия решения.

Есть еще рекомендация относительно штрафов. Мы отдаем себе отчет в том, что такой подход может как поддерживаться, так и разрушительно критиковаться в профессиональных кругах. Когда мы говорим о методике расчета штрафа, то давайте начинать с того, чтобы она должна стать обязательным нормативно-правовым актом. В чем его важность? Мы должны обеспечить эффективность существования методики как единственного источника норм, определяющего способ расчета размера штрафа. Логичным будет предоставление возможности суду пересматривать размер штрафа, наложенного решением АМКУ. Так, суд может пересмотреть размер штрафа при условии существования методики расчета, которая будет обязательной как для АМКУ, так и для судьи. Впрочем, не стоит забывать и о проблеме профессиональной подготовки судей. Но я не хотел бы оценивать судебную ветвь власти, и не мне оценивать серьезность проблемы профессионализма судей. Тем не менее этот фактор следует учесть при принятии решения о запуске механизма.

Мы изучали практику национальных юрисдикций в ЕС по данному вопросу. Существует ошибочное мнение, что в ЕС суд не имеет возможности пересматривать размер штрафа. С формально юридической точки зрения — имеет. Просто до суда таких дел доходит очень мало. Урегулирование потенциальных проблемных вопросов между субъектом экономики и национальным конкурентным ведомством осуществляется на досудебной стадии — это решает львиную долю вопросов.

Полноценный механизм разрешения спорных ситуаций между экономическим субъектом и национальным конкурентным ведомством необходимо запускать и у нас. Это продемонстрирует искренность намерений нашего национального конкурентного ведомства, и, думаю, такие намерения на уровне политической воли есть. Со своей стороны мы там, где это возможно, готовы подставить плечо.

 

— Юристы называют Совет бизнес-омбудсмена одним из эффективных механизмов защиты бизнеса, а чем Совет является для вас?

— Если говорить обо мне персонально, то, конечно, это новая ступень профессиональной карьеры, направленной до этого исключительно на практическую юриспруденцию, сферу коммерческого права, международных корпоративных финансов. Моя роль в Совете требует технических юридических знаний, навыков работы с определенным массивом клиентских дел, умения руководить командой, со