В «Юридической практике» («ЮП» № 26 от 25 июня 2005 года) была опубликована статья Сергея Гришко «Действие во времени нормативных актов 2». В ней автор затрагивает, по сути, те же проблемы, которые были подняты мной в публикации («ЮП» № 22 от 31 мая 2005 года). Целью моей статьи было не только и не столько обозначение позиции по данному, безусловно, сложному вопросу, сколько привлечение к нему внимания юридической общественности и, возможно, содействие таким образом его правовому разрешению с учетом абсолютно различной правоприменительной практики и упорного игнорирования его Верховным Судом Украины.

Отрадно, что данная проблема не осталась незамеченной, надеюсь на ее конструктивное обсуждение и впредь. Что же касается позиции г-на Гришко по данному вопросу, то ее анализ вызвал ряд соображений, которыми и хотелось бы поделиться.

В первую очередь интересно было бы порассуждать на тему: знает или нет субъект, исполняя закон, о предполагаемой его неконституционности, должен или нет это предполагать и, следовательно, умышленно или нет это лицо исполняет пока что действующий закон. Это интересно еще и тем, что исследование данной проблемы могло бы нас привести к разработке определенных презумпций и правил об ответственности за исполнение действующего закона, если правоохранительный орган вдруг установит у ответчика наличие достаточного количества интеллекта, позволявшего ему предположить возможность признания Конституционным Судом Украины (КСУ) государственного акта неконституционным. Тем более что только ленивый в нашей стране — от депутата и до мещанина — не критикует и не считает про себя антиконституционными законы и иные акты государства, не говоря уже о желании их исполнять.

Следовало бы также при проведении подобного исследования учесть и тот факт, что отдельные, ну совсем уж «незаконные» законы не всегда признаются неконституционными, даже если этот вопрос рассматривался КСУ. К примеру, одни и те же положения принимаемых ежегодно законов о бюджете в разные годы могут признаваться либо не признаваться неконституционными. Вот поди разберись и предугадай, что КСУ вынесет ожидаемое решение или как минимум субъект конституционного представления в установленном порядке обратится в орган конституционной юрисдикции. Не угадал — твои проблемы, ибо за выполнением каждого закона тем же государством приставлен следить орган с серьезными карающими правомочиями. И ему бесперспективно объяснять, что закон, дескать, заведомо неконституционен, об этом знают все, однако в силу простой случайности (например, не собралось 45 народных депутатов, дабы обратиться в КСУ) он продолжает оставаться действующим.

Но полноте, давайте пока оставим вопросы признания актов неконституционными в компетенции КСУ, не обременяя этим обычных участников общественных отношений, а проблему — заслуживающей более серьезного теоретического обсуждения.

Есть иные положения, имеющие приземленное практическое значение, с которыми я категорически не могу согласиться. Речь идет об утверждаемой г-ном Гришко неоднозначности части 2 статьи 152 Основного Закона. Дело в том, что разное правоприменение при регулировании аналогичных правоотношений уже давно является нашей серьезнейшей проблемой.

Обосновывается это чем угодно: и отсутствием позитивного регулирующего механизма, что провоцирует усиление роли судебного усмотрения, не всегда, замечу, единообразного, и противоречивостью либо нечеткостью существующего законодательства. Но от этого никак не легче. Поэтому давайте не будем лукавить хотя бы в тех редких случаях, когда содержание и смысл правовой нормы не дают оснований для подозрений в возможном разно­чтении. Ибо тезис о противоречивости актов здесь сразу же следует отбросить как неприемлемый: положения Конституции имеют наивысшую юридическую силу. Что же касается существующей, по мнению г‑на Гришко, неопределенности относительно положения части 2 статьи 152 Основного Закона об утрате силы законом с момента признания его неконституционным, то нужно сильно постараться, чтобы каким-то иным моментом, кроме даты признания акта неконституционным, определить окончание его действия.

Фраза «закон перестает действовать после признания его неконституционным» может означать лишь одно: до этого момента он действовал. Поэтому ее никак нельзя прочесть и истолковать, к примеру, следующим образом: «закон считается не действовавшим с момента его принятия». Итак, мы неизбежно приходим к следующему выводу: дата признания закона неконституционным одновременно является датой окончания срока его действия.

Отстаивая неприменение действовавшего закона к правоотношениям, подлежавшим его регулированию, посредством апелляции к части 3 статьи 152 Конституции Украины, г-н Гришко, сам того не подозревая, доказал противоположное. Ведь зафиксированное в этой норме правило как раз и указывает на способ защиты нарушенного субъективного права в случае причинения его обладателю морального и материального вреда актами, признанными неконституционными. Указан также и адресат соответствующего притязания.

Но как же быть с заданным г‑ном Гришко в его статье вопросом: «Если неконституционность закона или иного акта не имеет обратной силы, чем тогда обосновано требование заинтересованного лица о возмещении вреда?» Иными словами, вопрос в том, что это за вред, который нужно возмещать, если до признания органом конституционной юрисдикции закона неконституционным он правомерно применялся к соответствующим имущественным отношениям? Может ли быть какой-либо вред от правильных действий? Но дело-то как раз в том, что законодательство Украины предусматривает возмещение вреда, нанесенного лицу правомерными действиями, коль скоро это определено специальной нормой (см., например, часть 4 статьи 1166 Гражданского кодекса Украины (ГК), часть 4 статьи 48, статью 52 Закона Украины «О собственности» и др.). Именно такое специальное правило о возмещении вреда, нанесенного правомерными действиями, предусмотрено частью 3 статьи 152 Конституции Украины. Заметим, законодатель не указал возможность применения иного предусмотренного статьей 16 ГК способа защиты права — восстановления положения, существовавшего до нарушения, хотя при этом отметил, что принятием и исполнением признанного впоследствии неконституционным акта лицу может быть нанесен вред, а также необходимость его возмещения.

Совершенно ясно, что указывать в законе о возмещении вреда, нанесенного неправомерными действиями, абсолютно излишне. Это то же самое, что перечислить в специальной правовой норме все дозволенные ГК способы защиты нарушенного права. Другое дело, возмещение вреда, наступившего в результате исполнения законного акта. Как раз об этом идет речь в специальном правиле части 3 статьи 152 Основного Закона.

И напоследок хочу сказать вот о чем. Нельзя вводить регулятивный правовой механизм без надлежащей оценки внутреннего смысла регулируемого правоотношения, его социального содержания и сути опосредованной им экономической потребности. С этой точки зрения г-н Гришко безусловно прав, утверждая приоритет реальной защищенности лиц, ущемленных в своих правах неконституционным законом, ибо задекларированная в очередной раз ответственность государства, как всегда, на деле оказывается фикцией. Однако речь должна идти лишь о необходимости совершенствования правила, но никак не об ином применении достаточно ясного положения Основного Закона в соответствии с определенными потребностями отдельных членов общества.